в неизвестном направлении Швенкен, но больше никого. И самого Швенкена никто больше не видел. Может, попался кому-нибудь под горячую руку и третью неделю кормит крыс в канаве. Потом тресковчане, выдержав паузу вежливости — где-то пару минут, за которые должны прибыть жандармы и провести расследование, но не прибыли, а значит, наплевали на преступление, — вскрыли ломбард и вернули заложенное когда-то имущество. Милле, конечно, ничего не брал и демона с сорокадюймовым фаллосом не видел. Зато видел пару трупов молодчиков из банды ван дер Вриза, что сильно всех напугало, но не настолько, чтобы прекратить ревизию ломбарда. Когда наутро прибыли «черные сюртуки» Штерка, брать уже было нечего. Громилы прижали пару тресковчан, еще пару увезли куда-то, но привезли обратно, почти в целом виде. Милле повезло — он лежал заблеванный и с обмоченными портками, побрезговали.
Больше Милле Морячок ничего не знал. Разве что видел какого-то подозрительного типчика, который терся у дома напротив ломбарда и курил, а когда началась пальба — удрал, сверкая пятками. Лица не разобрал, потому как было темно.
На прощание Милле предложил рассказать, кто на Тресковой ворует, кто чеканит фальшивую монету, у кого под кроватью припрятан мушкет, завалявшийся чуть ли не со второй войны Фламмендлиги, а у какой из баб триппер и лучше ее избегать. Гаспар вежливо отказался. Отказался и от предложения купить святое пламя, инкрустированное рубином.
Гаспар сел в экипаж, вычеркнул из блокнота «проверить ломбард на Тресковой» и велел кучеру ехать на Мачтовую. Кучер согласился только за тридцать крон, но с таким видом, что с большей охотой проехался бы на Ту Сторону и бесплатно.
На Мачтовой улице Гаспара постигла неудача: никто ничего не видел, никто ничего не знал, кроме самого факта, что ночью кто-то вырезал всю банду Виго Вешателя, а самого его то ли вышвырнул в окно, то ли сперва подвесил, а потом перерезал веревку. Так Виго утром и нашли — с пробитой головой, по уши вошедшей в землю. Газеты в этом плане были гораздо красноречивее и не скупились на подробности, достойные готических романов о демонах, призраках и духах мщения, оживленных вороном и вернувшихся с того света, чтобы покарать убийц себя и своей невесты. Только одна старушка, не стесняясь в выражениях, не могла нарадоваться, что наконец-то на мучителя нашлась управа и Единый покарал Раскольника проклятого. Минимум трижды осенила себя святым пламенем и заверила, что поставила свечку за здравие палача Виго.
Гаспар вздохнул и вычеркнул из блокнота «узнать о резне на Мачтовой», вписал «узнать больше о Виго Вешателе». С этим наверняка придется заглянуть в ближайший околоток. Или доверительно побеседовать с местным колоритом, той его частью, которая вечером в подворотнях подрезает кошельки у беспечных прохожих.
С этой мыслью Гаспар направился к ждущему экипажу.
Он не заметил слежки за собой. И стало полной неожиданностью, когда его чуть не придавила к земле тяжелая рука, упавшая на плечо, а в правый бок уткнулось острое лезвие ножа.
— Тихо-тихо-тихо-тихо, — быстро прошептали ему сзади. — Не ори — все равно не поможет. Пойдем-ка, побеседуем с глазу на глаз.
Тяжелая рука повернула Гаспара лицом к переулку, а нож приказал топать.
* * *
Гаспара приперли к шершавой, неровной стене. Выступающий угол криво уложенного кирпича больно впился под лопатку и надавил на ребро. Хотя это было не так болезненно, как давящая менталисту на грудь рука громилы-переростка, совершенно лысого, с толстенной бычьей шеей, почти сразу переходящей в плечи, и физиономией кретина. На лысине красовался шрам от не так давно разбитой об нее бутылки. Рядом с кретином прыгал коротышка с рыжими неопрятными бакенбардами и обезьяньей мордой, в котелке, жилетке на голое тело и широких клетчатых штанах. Хотя коротышкой он казался лишь на фоне лысого — Гаспар и сам дышал ему, как это говорится, в пупок.
— Ну, что у нас тут? — поинтересовался коротышка, ковыряя ножом под грязным ногтем. — Благородный хер, — ответил он сам себе. — Да еще и ошибся районом. Слышь, Лысый, ты когда-нибудь видал, чтоб благородный хер районом ошибался?
— Не-а, не видал, — гулким басом отозвался Лысый.
— Вот и я. Стал быть, благородный хер тут чего-то хочет. А, чего хочет благородный хер?
— Ничего, — хмуро отозвался Гаспар и выкатил глаза: Лысый надавил на ребра посильнее.
— Ай, врать нехорошо, — собезьянничал «котелок». — Очень нехорошо. Я б сказал, пиздецки плохо, — нравоучительно добавил он. — Ну-ка, чего у тебя там?
Он запустил руку Гаспару в карман. Менталист попробовал перехватить ее, за что получил от Лысого кулаком под ребро. В глазах потемнело.
— Не дергайся, — предупредил «котелок», вытащив из кармана блокнот. Бандит повертел его, уставился на первую же страницу вверх тормашками. Задумчиво поскреб ножом щеку. — Так, чего это? Чего ты тут накарябал?
— Прочитай, — покашлял Гаспар.
— А не умею, — по-обезьяньи осклабился «котелок». — Некогда учиться было — я дитя заебанных пролетариев.
— Тогда не узнаешь. Все равно же не поверишь, если я прочитаю.
— Колись, чего тебе тут надо? — «котелок» скрестил руки на груди и нетерпеливо потопал старой пыльной туфлей.
— Ничего.
— Не пизди, — сплюнул «котелок». — Тебя видели в «Слоне». Тебя видели на Тресковой, а теперь ты тут ползаешь. Чего тебе надо?
— Веду расследование.
«Котелок» поморщился.
— Штерк велел легашам не лезть.
— Я не из полиции.
— Тогда откуда ты такой красивый взялся?
— Я — магистр-следователь Ложи.
— Ай, не пизди! — раздраженно повторил «котелок». — Я колдунов видал, а ты не похож на них. Да и уже все до тебя вынюхали. В последний раз спрашиваю.
— Слышь, Меркатц, хуль тут думать? — Лысый повернулся к «котелку». — Давай я его подрихтую.
Меркатц закатил глаза и покачал кудлатой башкой.
— Лысый, блядь, ты его угробишь. Пусть сперва расколется. Ну, колись! — он подскочил, приставляя Гаспару к горлу нож.
— Я — журналист! — сдавленно крикнул Гаспар, вжимая голову в стену. — Из «Анрийского вестника», пишу статью о призраке!
— О ком? — Меркатц состроил гримасу мартышки, которой вместо апельсина бросили одну кожуру.
— Об убийце, Анрийском призраке!
«Котелок» потер переносицу пальцами руки, в которой держал нож.
— Еще один, — бессильно пробормотал он. — Вам же сказано. Че вы такие упертые, а?
— Люди должны знать правду! — горячо воскликнул Гаспар.
— Ну и хули они с твоей правдой будут делать?
Менталист растерялся. Он и сам не знал, зачем люди ищут правду, а главное, для чего она им нужна. Но обычно такая причина все объясняла и не вызывала встречных вопросов.
— Так, короче, слухай и запоминай, правдолиз, — Меркатц наклонился к Гаспару, показывая нож. — Не суйтесь в наш район, понятно? Не лезьте не в свое дело. Людям насрать на вашу правду, у них и без правды дел хватает. Пиши о кошках или там, о птичках, ага? И передай своим, чтоб больше газетчиков здесь не шлялось. Увидим очередную газетенку — спалим к херам всю вашу халупу, усек?
— Да.
— Ну и молодец, — улыбнулся Меркатц.
Лысый прекратил давить, хоть и не убрал руку. Гаспар облегченно продохнул, глядя в телячьи глаза переростка. Обтер взмокший лоб, осторожно коснулся пальцами виска.
— А теперь плати штраф за этот, как его… вторжение на чужую территорию и уебывай, — дружелюбно и весело сказал Меркатц.
— У меня нет денег, — признался Гаспар.
— А если найду? — Меркатц взглянул на него исподлобья и улыбнулся, раскручивая на пальцах нож.
Гаспар воткнул иглу в безмятежное сознание Лысого. Пришлось заплатить дикой болью, от которой перекосило лицо, — третье вторжение в чужой мозг за день было перебором.
Лысый поморгал. Отнял руку от груди менталиста. Ему показалось это хорошей идеей. Посмотрел на нее, словно впервые увидел. Лысому захотелось ударить себя по плохой руке, которая зачем-то сделала больно хорошему господину. Голос давно забытой совести подсказывал, что так делать было нельзя. Лысый почувствовал себя очень виноватым, ему стало очень стыдно.
— Слышь, падла, выворачивай карманы! — рявкнул Меркатц, расценив молчание напряженного Гаспара за упрямство. — Ежели я их выверну, Лысый тебя так отрихтует, что ты отсюда не пойдешь, а поползешь и неделю кровью ссать будешь!..
«Совесть» подсказала, что Меркатц не должен так делать. Приказала плохой руке забрать у плохого Меркатца нож и взять плохого Меркатца за шкирку, чтобы не грубил хорошему господину. Потому что это плохо. И некрасиво. А тыкать ножом — опасно. Можно ведь в глаз
