попасть случайно.
— Э, Лысый, ты че творишь⁈ — взвизгнул «котелок», дергаясь схваченной за ошейник обезьянкой. — Совсем ебанулся⁈
— Хороший господин… нельзя грубить… — пробубнил Лысый, хлопая пустыми глазами на облупившуюся стену.
— Лысый, падла!
«Совесть» сказала, что нельзя слушать плохого Меркатца. Нужно слушать хорошего господина. Он же хороший — не скажет плохого.
Гаспар открыл слезящиеся от боли глаза. В висках грозило что-то лопнуть. Даже повернуть голову было страшно — ржавая пила начнет грызть тупыми зубьями череп изнутри. Но он настроил кретина на свой голос.
— Он тебя не услышит, — сказал менталист, глотая ртом воздух.
Меркатц прекратил дергаться, сдвинул съехавший котелок на затылок и испуганно вытаращился на Гаспара, опершегося о стену.
— Ты че, и впрямь колдун? — сглотнул «котелок». — А че сразу не сказал?
Гаспар поднял на него мутные злые, разраженные глаза.
— Ладно, ладно, я понял, понял хорошо! — замахал руками Меркатц. — Ты это, не сердись, давай по-хорошему разойдемся, а? Мы тебя не видели, ты нас не видел, все довольны, ну?
— Нет, — менталист сдул с носа щекочущую каплю пота.
Гаспар оттолкнулся от стены, сделал неуклюжий шаг, выхватил у Меркатца блокнот.
— Знаешь, кто ограбил ломбард?
— Да хуй я знаю! — крикнул Меркатц.
— Лысый, — менталист привалился обратно к стене, — обними его покрепче.
Кретин опустил Меркатца на землю и ловко перехватил его под грудью обеими руками, поднимая вверх. «Котелок» издал блеющий звук, выпучил глаза и вывалил язык. Ноги в клетчатых штанах затряслись.
— Хватит. Подержи его так. Кажется, — менталист шмыгнул носом, чувствуя привкус железа во рту, вытер ноздри ладонью, увидел красный след, — ты хотел что-то сказать?
— Маманей клянусь, не знаю! — продохнув, отчаянно затараторил Меркатц. — Никто не знает! Штерк взбесился, всю шушеру поднял, пообещал тыщу крон, но не помогло — до сих пор не нашли.
— Почему Штерк так взбесился из-за какого-то ломбарда?
— Да не знаю я! Может, из-за этой… любви к частному бизнесу!
— А Виго?
— А че Виго? — всплеснул руками Меркатц и поколотил кулаками по предплечьям Лысого. — Помер Виго, да и хуй с ним! Допрыгался. Еще б немного — Штерк сам бы его повесил.
— В смысле?
— В смысле ссучился конкретно, — вздохнул Меркатц, тщетно оттягивая руки приятеля от тощего пуза. — Слух ходил, что он с кем-то снюхался, деньгу кроил, постукивал вроде бы. Говорю же: допрыгался.
— В ломбарде убили двоих из его банды, — заметил Гаспар.
— Да хоть всех! Мне-то че? Я с Виго взасос не целовался, и на Швенкена мне срать с высокой колокольни. Вроде бы Виго его под крышу взял, кормился с него, не знаю. Слышь, отпусти, а? — Меркатц бросил на менталиста щенячий взгляд.
— Слышал, что произошло в 'Морском слоне?
— Слышал! — буркнул «котелок». — Я там был!
— Говори.
— Ну, прибежали мы, когда уже все кончилось. Порезал модерских какой-то тип, всех четверых, нам только трупы оставил.
— А дальше?
— А ничего, — нервно передернул плечом Меркатц. — Нехер Беделару было в наш район лезть. Ему так и сказали, когда он еще предъявы удумал кидать.
— Как он выглядел? Тот тип?
— Да помню я, что ли! — «котелок» возмущенно подрыгал ногами. — Обычный мордоворот. Вроде шрам на морде был.
— Где? Какой?
— На себе не показывают, — выпятил губы Меркатц.
— А ты сделай исключение, — болезненно содрогнулся Гаспар. — Или Лысый на тебе рисовать будет, пока не угадает.
Меркатца передернуло от ужаса.
— Ну, такой вот, — он торопливо провел ребро ладони от лба вниз по правой щеке. — Вроде бы. А, — Меркатц потряс пальцем, — еще он этот… крысолов. Да, точно!
— Крысолов? — зажмурился менталист, кривя брови.
— Ну да. Ну тот, который не так давно колдуна в блядюжнике каком-то почикал.
— Финстер? Хуго Финстер? — сразу же догадался Гаспар.
— Ага, — энергично закивал Меркатц. — Он так назвался… вроде бы. Мы отвели его к Вортрайху… хэрру Вортрайху. Сказал, знает, кто ломбард выставил и кто Виго порезал.
— И?
— И не знаю… не помню, — состроил недовольную рожу Меркатц. — К старшому нас не пустили, а крысолова увели. Мы его шмотки держали, но не помню, куда дели. Крысолов за шмотками не вернулся и вообще не выходил, а жаль, он нам бутылку должен, — расстроенно сказал «котелок». — Мы ж забились: коли знает чего полезного — с него бутылка. Стал быть, хер чего знал, — вымученно и нервно ухмыльнулся он.
Гаспар приложил трясущуюся ладонь ко лбу. Мысли ворочались с трудом.
— Почему Штерк так беспокоится, чтобы никто не расследовал ограбление и убийство Виго?
— Слышь, волшебный, че ты меня доебался? — тоскливо вздохнул Меркатц, поставив локоть на руку Лысого и уронив на ладонь тяжелую голову. — Возьми да сам Штерка и спрашивай, коль так интересно.
Гаспар выразительно посмотрел на Лысого.
— Ладно-ладно, не суетись! — Меркатц испуганно замахал руками и задрыгал ногами. — Ну это… — он задумался, собираясь с мыслями. — Бродит молва, что Штерк на ножах с остальной Большой Шестеркой. Честно, не знаю, чего они там не поделили опять. Но ходят слухи, что это все подстава, тухлый развод, чтоб Штерк сорвался и первый начал. Вот он и отлавливает всякую любопытную шваль, чтоб поменьше трепались. Но это так, херня, на улицах болтают. Как оно там в натуре — не знаю! — клятвенно заверил Меркатц.
— Верю, — Гаспар зажал ноздрю, из которой засочилась кровь. Он достал из кармана платок, зажал им нос. — Ну что ж, благодарю за сотрудничество… гражданин, — сказал он гнусаво.
— Да пожалуйста! — спаясничал Меркатц и даже попытался изобразить поклон. — Только уже отпусти, а? И это, Лысого расколдуй.
— Конечно. Лысый?
— Да?
— Пообнимай его еще минут пять. А потом сходи домой и переосмысли свою жизнь.
— Хорошо, хороший господин.
В пятом часу дня дворецкий тихо прошел в темную гостиную и доложил, что на пороге дожидается гостья. Анна Фишер только апатично кивнула, распоряжаясь впустить. Уже вторую неделю, что пошла со дня похорон Артура ван Геера, к ней почти каждый день приходили гости и гостьи. Друзья, родственники, просто знакомые, которые знали или догадывались или не знали и даже не догадывались о связи Анны и ван Геера, но считали своим долгом утешить и поддержать впавшую в черную тоску и меланхолию фрау Фишер.
Анна почти ничего не ела, дни напролет проводила, запершись в спальне, или молча сидела в гостиной, приказав задернуть шторы, чтобы яркий солнечный свет не бил в опухшие от слез глаза. Или же ездила в дом покойной тетки, где проводила часы в одиночестве и возвращалась отупевшая, потерянная, безразличная ко всему и ко всем.
Анна сильно похудела, лицо осунулось, посерело, вокруг глаз и рта залегли морщины. В густых каштановых волосах появилась первая седина. Подруги с ужасом смотрели, во что превращается их энергичная, пышущая здоровьем, молодостью и энергией красавица Анна. Пытались вытащить ее из хандры, насильно таскали на прогулки. Пару дней фрау Фишер не сопротивлялась. На третий день у нее случилась истерика. Больше ее никуда не возили, но оставить в покое не пожелали и каждый день мучили чаепитием в своем обществе.
Хотя сама Анна предпочитала крепленый хересный бренди. Бренди стал ее лучшим другом, особенно тоскливыми темными вечерами и помогал уснуть в холодном одиночестве.
Муж уделял ей внимания меньше обычного и ночевал дома всего пару раз в своей спальне. Он ничего не говорил, даже не намекал, но по всему было видно, что прекрасно понимает, что происходит с Анной. Ему было все равно. Ей тоже. Может, следуя примеру неверной жены, тоже завел себе любовницу. Анне было совершенно плевать. У нее была бутылка крепкого бренди, помогающего хоть ненадолго заглушить боль от потери лучше тысячи слов всех друзей, подруг и родственниц вместе взятых.
Через несколько минут дворецкий впустил в гостиную женщину в голубом атласном платье. Эффектную блондинку, сияющую неестественной, кричащей и вызывающей красотой. Следом вошла горничная, раззанавесила большие окна, пуская в комнату солнечный свет. Анна подслеповато прищурилась от рези в привыкших к полумраку глазах. Но это оживило ее, вынудило подняться из глубокого кресла возле камина и встретить гостью.
— Добрый день, — поздоровалась Анна, утирая платком краешек покрасневшего глаза. Она совсем недавно прекратила плакать.
— Добрый день, фрау Фишер, — присела в книксене блондинка. Говорила она с ощутимым тьердемондским акцентом. — Рада встрече с вами.
— Простите, — прерывисто вздохнула Анна, — но я вас совсем не знаю, фрау… — она
