Когда восемь пылающих теней сгрудились возле валуна сплошной стеной огня, валькирии было уже не до геройства. Как и смертные, валькирия прижалась к холодному камню, надеясь только на крепость меча и милость богов. Тёмный огонь ревел вокруг, становилось всё труднее дышать, и жар бил в лица. Отец Целестин мысленно прикидывал, куда его отправят — сразу в ад или всё же в чистилище. Впрочем, о каком аде может идти речь, когда вот он, наяву! Именно такими и представлял святой отец демонов преисподней — большие, чёрные, с огнём и пылающими глазами.
Самый решительный ётун атаковал почти сразу, пустив в дело меч. К счастью, Гёндуль среагировала моментально — удар, направленный в Гудмунда, не достиг цели, парированный быстрым движением её клинка. Сын Хёгни Ингвиссона не остался в долгу: воспользовавшись замешательством чудовища, он сделал выпад и ткнул в густо-чёрный сгусток, заставив ётуна взреветь от бешенства и отпрянуть. Менее настырные чудовища, заметив пусть небольшую, но болезненную рану своего сотоварища, остановились, словно ожидая чего-то.
Краткая передышка спасла жизнь и отцу Целестину, и конунгу, и всем, кто был с ними. Ётуны дождались, но явно не того, кого им хотелось.
Происшедшее в последующие минуты отцу Целестину хотелось бы забыть раз и навсегда.
Собственно, никто толком и не понял, что же случилось. Внезапно поплыла и затряслась земля, от валуна начали отваливаться небольшие осколки, а затем тряхануло так, что никто не удержался на ногах, и у подножия скалы образовалась весьма неприглядная куча мала. Просто удивительно, что никто не напоролся и не порезался об оружие, вылетевшее из рук. Падая, монах увидел, как разлетаются в клочья тела ётунов, оставляя в горячем воздухе дымные следы и сполохи умирающего багрового огня. Грохот стоял немыслимый — в сравнение шло только явление Владыки Эйреми в Вадхейм; то справа, то слева вспыхивали и угасали сине-зелёные молнии, и монаху почудилось, что за спинами ревущих и отчаянно отбивающихся ётунов поднимаются очертания огромного молота и чьей-то исполинской фигуры.
«Это Тор, Тор пришёл…» — эта мысль стала у отца Целестина последней. Отколовшийся от валуна обломок с роковой неумолимостью угодил ему точно в темя. Вокруг по-прежнему грохотало, вспыхивало пламя, взлетали и исчезали в небесах огненные вихри, ввинчиваясь в низкие тучи и растворяясь в них…
— Да ничего с ним не случится. Вот, пожалуйста, уже глаза открыл… — проговорил спокойный мужской голос, не знакомый отцу Целестину. Монах поднял голову, превозмогая жуткую боль в затылке и тошноту и пребывая в уверенности, что ночью ему привиделся на диво жуткий кошмар. Вспомнились Один, Гёндуль, как укладывались спать. Всё само собой разумеющееся, привычное. Боги, валькирии всякие… А что потом?
Исландское плоскогорье заливал грязно-серый свет, какой бывает только в утренние часы ненастного и холодного осеннего дня. Над головами проносились к востоку лохмотья облаков, похожие на сожжённые обрывки отслуживших своё тряпок. По-прежнему подвывал на разные лады ветер, а вокруг, куда ни взгляни, серел под тусклым, не желающим радовать человека солнцем снег. Исключение составляли только черно-коричневые холмы, поднимавшиеся на юге. И земля вокруг валуна, невесть кем брошенного посреди безжизненной равнины.
Все так же шипел, выпрастываясь из каменной плиты, огонь, швыряя вверх белые язычки, гаснущие на пронизывающем ветру. Туша огромного камня возлежала на земле, так же как и сотни лет до этого дня и как будет лежать ещё сотню лет после него. Только на пятьдесят шагов вокруг места, где отца Целестина и его друзей встретил Один, всё, включая тонкий слой торфа, базальт, карликовые деревца и небольшие камни, опалила неведомая сила, окрасив в чёрный цвет смерти и без того неживую землю Страны Льдов.
Сильные руки Торина усадили монаха, даже не пытавшегося протестовать из-за раздирающей головной боли, а Видгнир подсунул ему под спину свёрток полуобгоревшего меха. Медленно, с трудом отец Целестин начал вспоминать события прошедшей ночи.
— Все живы? — Он с трудом разлепил губы. Каждый звук отдавался в голове колокольным звоном.
— Живы, живы! — отозвался всё тот же незнакомый голос. Монах сквозь полуприкрытые веки почувствовал, что свет загородила чья-то тень. Присмотревшись, отец Целестин разглядел-таки присевшего рядом с ним на корточки человека, с улыбкой рассматривавшего страдающего душевно и телесно монаха. Неизвестный — плечистый и рыжебородый молодой мужчина с весёлыми серо-зелёными глазами — протянул к монаху правую руку:
— Лежи смирно. Сейчас тебе станет получше.
При всём желании монах не смог бы лежать «не смирно». Каждое движение лишь усиливало боль и вызывало спазмы в желудке. Когда же сильные пальцы рыжебородого коснулись лба, отец Целестин ощутил, как от его руки разбегаются волны приятного, облегчающего холода, а затем боль стала уходить, оставляя только маленький очаг воспоминаний о себе где-то в глубине черепа. Словно из потухшего очага забыли вытащить последний тлеющий уголек.
— Ну как? — участливо спросил человек, заглядывая монаху в глаза.
— Спасибо, почтенный… не знаю твоего имени, вроде отлегло. — Отец Целестин осторожно потряс головой, боясь, что исцеление не настоящее и сейчас всё начнется сначала.
— Мое имя не секрет, — сказал рыжебородый, поднимаясь и отряхивая тёмные полотняные штаны. — Зовут меня Винг-Тор, или просто Тор. Сын Одина. Давай попробуй встать на ноги.
Тор нагнулся, поймал протянутую монахом руку и помог ему встать. Теперь отец Целестин во все глаза смотрел на ещё одного — почитай, третьего — бога из тех, с кем довелось свести знакомство за последние сутки.
Память вернулась окончательно. Ётуны, швыряющие во врагов жидкий огонь, Гёндуль и Гунтер, сумевшие отпугнуть первого великана, потом ещё десяток чудовищ, и наконец… Да нет же, ну как может быть этот вполне обычный человек тем гигантом с испускающим молнии всесокрушающим молотом? Хотя постойте, Один ведь рассказал (да и показал! ), что дух может принимать любую форму, даже самую невероятную. Но всё равно не верится…
Отец Целестин опустил глаза на пояс Тора и увидел висящий на левом боку тяжеленный боевой молот. Самый обычный — железная рукоять украшена золотыми бляхами, ремешок, чтобы на руку надевать, и всё. Отец Целестин заворожённо, забыв о возможных последствиях, протянул руку к оружию бога. Тонкая, как игла, синяя искра вонзилась ему в палец прежде, чем он успел коснуться отполированной стали. На указательном пальце тут же появилось красное пятно ожога.
