Первый летучий отряд, возглавляемый лично герцогом Пуантенским, пересек мост через Алиману около седьмого послеполуночного колокола, оставив позади егерские сотни и повозки с «ученым людом». Возле моста Просперо повелительно поднял руку раскрытой ладонью вверх, и отряд замедлил движение, рассыпался веером, переходя с галопа на рысь. Один из всадников, ехавший по правую руку от герцога, вполголоса произнес:
– Ваша милость, неладно что-то… Кони нервничают…
Просперо и сам заметил странное поведение своего вороного хауранского жеребца. Вороной, обычно весьма спокойный под седлом, громко ржал, упрямился, не подчиняясь поводьям и упорно не желая входить на мост, с виду совершенно безопасный, прочный и надежный… и пустой. Рогатки из острых кольев, перекрывающие проезд, валялись в стороне – ну конечно, ведь Ларбера и четверо его спутников минувшим днем промчались этим же путем. Повсюду виднелись следы недавнего урагана. Похоже, колдовская гроза, зацепившая Орволан краешком, здесь разгулялась не на шутку – берега реки были густо усыпаны обломками веток, сорванными листьями и мелким лесным мусором, посреди моста валялся здоровенный сук. Окна сторожевого домика по эту сторону моста смотрели на дорогу пустыми провалами. Один из всадников спешился, подтянулся на руках, заглянул в проем.
– Эй, есть кто? – обернулся, отряхивая ладони:
– Никого, ваша милость… – и тут же с той, другой стороны, куда все же потянулись кони, нещадно понукаемые седоками, раздался громкий упреждающий окрик. Кое-кто, в основном воины помоложе, схватились за оружие.
– Нашли, нашли! Есть один! – донеслось из-за реки. Золотой Леопард выругался, решительно двинул коня – пришлось пустить в ход шпоры. Что-то темное, длинное свернулось у низкого парапета. Рядом присели двое или трое из тех, что успели переправиться первыми.
– Что, мертвый? – крикнул Просперо и услышал в ответ:
– Никак нет, ваша милость, живой, шевелится! – впрочем, Пуантенец уже и сам был рядом, спешился, бросив Ларбере поводья. За его спиной грохотали по настилу конские копыта. Орволанская кавалерия спешила в Рабиры.
Лежащий оказался гулем, богатый вышитый пояс и дорогой кинжал выдавали в нем представителя местной знати.
Глядя на длинные иссиня-черные волосы, лишь кое-где продернутые нитками седины, и статную фигуру, ему можно было бы дать лет тридцать пять-сорок – значит, не менее трехсот на самом деле. Моложавое бледное лицо искажено болью, конечности неестественно вывернуты, из-под неплотно прикрытых, вздрагивающих век виднеются синеватые белки глаз. Гуль едва слышно стонал.
Рядом в сторожевом домике нашли еще троих, гораздо моложе, с теми же странными признаками. Разбойного вида бородач, личный лекарь Просперо, только пожал плечами и высказал предположение, что гулей отравили.
– Какой-нибудь яд вроде мандрагоровой тинктуры, вызывающий неодолимые судороги… Только, ваша милость, взгляните-ка…
Сильными пальцами лекарь без малейшей брезгливости приоткрыл рот сперва одному, затем другому рабирийцу. Кто-то охнул в голос. Гиллем сказал внезапно севшим голосом:
– Сетово отродье, скорпиона мне в глотку… Значит, и вправду получилось…
Герцог, не глядя, чувствительно ткнул конфидента локтем в поддых, чтобы заткнулся.
Знаменитые, похожие на кошачьи, тульские клыки, природное оружие и отличительная черта каждого рабирийца – по два в верхней и нижней челюсти – выпали у всех четверых, оставив в ровном ряду зубов зияющие черные дыры.
У памятного места – дерево-статуя, изображающая прыгнувшего оленя – снова вышла заминка. Просперо, чувствуя на себе напряженные взгляды двухсот пар глаз, первым проехал незримую черту и с облегчением перевел дух, коснувшись шершавых оленьих рогов. Завеса, много веков безотказно служившая неодолимым щитом Затерянной Земле, более не существовала, исчезла, не оставив по себе ни малейшего следа на роскошном цветущем лугу. Бурной радости по этому поводу никто не выказывал. На коротком пути от моста через Алиману нашли целую группу гулей, не менее полутора десятков, застигнутых, словно ударом молнии, неведомым колдовством. У всех – уже знакомые пугающие признаки. Трое мертвы.
Кое-кто из новобранцев начал потихоньку шептаться. Десятники вкупе с ветеранами почти мгновенно пресекли нарождающуюся панику, – но всех, от безусого мальчишки-егеря до самого Пуантенца, когда отряд стальной многоголовой змеей вползал под сумрачные своды лесной тропы, не покидало неприятное чувство: словно бы они входили в гостеприимно распахнутый капкан.
Дорога ветвилась. Отряд оставлял без внимания узкие неприметные тропинки, пути охотников и собирателей трав, но вот показался широкий перекресток, исчерченный следами тележных колес. У обочины раскинул руки-указатели резной деревянный идол, черный от времени и дождей. Короткая команда Просперо, и полтора десятка всадников направили коней по дороге, ведущей к самому сердцу Забытых Лесов. Два таких же разъезда, чьей задачей было – узнать, что происходит в прочих лесных поселках, покинули колонну чуть раньше, один направился прямиком к торговому поселку недалеко от границы. При каждом разъезде имелся проводник из тех, кому уже доводилось бывать за рекой, а также обязательный лекарь. Впрочем, становилось все более очевидным, что все врачебное искусство внешнего мира бессильно перед странной чумой, поразившей Рабиры. Скорее тут помогла бы магия, – но Просперо знал только одного мага, достаточно посвященного, чтобы справиться с бедствием… и вот его герцог хотел бы видеть в последнюю очередь.
* * *Альмарик в услугах проводника по Рабирам не нуждался, и Забытые Леса не пробуждали в нем никакого страха. Сорок с чем-то лет тому он имел сомнительное счастье родиться в одной из многочисленных, безымянных и никому, кроме сборщиков податей да самих местных жителей, неизвестных деревушек в два десятка домов, что рассыпаны вдоль пуантенского берега Алиманы. Еще мальчишкой ему случалось, побившись об заклад, переплывать нагишом холодную и быструю Алиману, чтобы вернуться с пригоршней диковинных прожильчатых камушков, из коих старый Орма мастерил крестьянкам красивые браслеты. Не пугали его и россказни о жутких гулях-кровопийцах.
Это для больших городов гули были далекой страшной легендой, – а в родной деревне Альмарика, бывало, спустя положенный срок после ночи на Белтайн девки приносили в подоле пригожих младенчиков, здоровеньких и чернявых, из которых потом вырастали отменные скальды, знахари и травники. Однажды, когда колодец на деревенской околице вдруг наполнился вместо воды черной вонючей жижей, старейшины, помаявшись денек, пригласили из-за реки ведуна. Явился невысокий крепыш в черных с серебром одеждах, сидел за одним столом со стариками, благодарил за доброе угощение и оказанный почет. Наутро гуль ушел, за ним гнали десяток лучших овец – по работе и плата – а в указанном им месте вырыли колодец с хрустальной, сладкой водой, каковым, вроде бы, пользуются и доныне…
