стены.
— Пошли, — буркнул Горюн, схватившись за веревку. — Забирайся мне на спину и держись, дурья твоя башка, если хочешь жить.
Игриш вытер подступившие слезы и обхватил кузнеца за шею.
— Только не придуши меня! — процедил Горюн сквозь стиснутые зубы, зарычал и подтянулся. Уперся ногой в камень, нащупав в нем выемку, напоминающую ступеньку. В стенке колодца череда выемок поднимались до самого верха, словно их выбивали в камне специально. Так оно и было, судя по тому, как быстро Горюн нащупывал очередное углубление, поднимаясь все выше. Два раза он с еле слышным ругательством едва не сорвался вниз, поскользнувшись на влажном камне. Перепугавшийся Игриш зажмурился, представив, что в следующее мгновение они рванут вниз. Но нет — Горюн перехватил веревку и подтянулся еще выше.
Так, мало-помалу, они забрались на самый верх, где шевелюру Игриша принялся обдувать ветерок. Кто-то говорил, слышались выстрелы, ругань и резкие команды.
Добравшись до вершины, Горюн не стал спешить. Медленно-медленно подтянулся, вцепился пальцами в край колодца и выглянул наружу. Удостоверившись, что у колодца никого не было, он перевалился через край, и подождал, пока Игриш не спрыгнет на землю, а уже потом выбрался сам.
Их окружило пламя мятущихся факелов, темнеющие постройки и высокая стена частокола, по которой туда-сюда носились люди с пищалями и арбалетами, задыхаясь бранью и пороховым дымом. На двух новичков, появившихся неизвестно откуда, никто даже не обернулся — казаки были слишком заняты конниками, которые носились вокруг стен и поливали частокол стрелами. То один, то другой казак вскрикивал от боли и хлопался о землю, пронзенный стрелой. В ответ вспыхивали фитили. Раздавался залп. Потом кто-то кричал уже за стенами.
В очередной раз шарахнула бомбарда, и кусок бревенчатого частокола разметало в щепы. Огромное ядро на этом не успокоилось и впечаталось в сруб, совсем рядом с тем местом, где вылезли Игриш с Горюном. Пыль накрыла их с головой.
— Хорошо еб…ла, проклятая! Все живы? — прокричали со стен и принялись опустошать колчаны, пуская одну стрелу за другой.
Горюну происходящее вокруг было до фонаря, на ядро он даже не взглянул. Сев рядом с колодцем, кузнец стащил с себя рваную рубаху с портками и принялся выжимать воду. Выглядел кузнец ужасно. Казалось, на его лице не было живого места, прилипшая к телу рубаха больше напоминала половую тряпку. Из рваных ран на голове, спине и плечах понемногу сочилась кровь.
Отойдя немного подальше и от колодца, и от места, куда влетел дымящийся снаряд, Игриш тоже разделся и попытался выжать воду, хоть его и било как в горячке.
— Что теперь?.. — спросил Игриш, когда они натянули на себя мокрые тряпки. По-хорошему их следовало бы высушить, но ни у одного на это не было ни времени, ни желания, ни возможности.
Горюн только пожал плечами и тяжело потопал куда-то. Игриш припустил за ним. Никаких иных идей ему в голову не приходило.
Они выползли на открытое пространство и натолкнулись на вал прогоревших досок, которые лежали неприбранными в центре острога. Судя по остаткам стен и здоровенному куполу, расщепленная половина которого лежала на боку, это могла быть только церковь, основательно пожеванная недавним пожаром. Вокруг лихо носились ругающиеся казаки и словно бы не замечали такого святотатства. Сквозь почерневшие доски на Игриша с осуждением в пылающем взгляде поглядывали чудом уцелевшие лики Святых и Смелых.
Пока мальчик рассматривал остатки погибшего строения, некто цепко вцепился ему в рукав со словами:
— Гриш? — ахнули в самое ухо. — Ты что ли? Как?..
От неожиданности мальчик вжал голову в плечи и наткнулся на удивленное личико Бесенка.
— Милош?.. — узнал его Игриш, не зная радоваться ему или спасаться бегством.
— А кто же? — ухмыльнулся Бесенок. — Ты чего все это время тоже?.. — осекся он, наконец заметив Горюна.
— Где воевода? — с места в карьер напрыгнул на Милоша кузнец. На мальчишку он смотрел словно тот был крысой.
— У себя в хате, где же еще?.. — проговорил Бесенок и махнул рукой в сторону красивой трехэтажной громадины неподалеку от сгоревшей церкви. Отсюда было хорошо видно, что под самой крышей одиноко горело окошко.
— Дай сюда, — сунулся Горюн к поясу Милоша, на котором висел кинжал.
— Эй, это мое! — запротестовал Бесенок, но Горюн отмахнулся от него как от назойливой мухи.
Сорвав с него пояс, он вынул клинок из ножен. Сталь заблестела в свете огней, зажглась красными отблесками, словно предвкушая грядущее кровопролитие. На лбу кузнеца рвом пролегла глубокая складка, обратив Горюна в потрескавшуюся статую древнего божка. Он молча бросил пояс с ножнами в пыль и направился прямиком к дому воеводы, спрятав обнаженный кинжал за спиной. По пути он нагнулся к земле, забрал с собой немного песка, перемешанного с пеплом, и пошел к крыльцу.
На ступенях перед входом в воеводины хоромы застыли двое казаков с саблями, покуривая люльки и напряженно наблюдая за происходящим на стене. Кровопролитная схватка и не думала утихать, пусть противников и разделяла неприступная громадина частокола — казаки и колядники без устали обменивались смертельными выстрелами.
Окровавленного кузнеца стражи заметили в тот момент, когда его грозная фигура ступила в круг света, и едва не попадали со страху. Горюн воспользовался замешательством с лихвой — одному швырнул в лицо горсть песка, а другому вогнал кинжал под подбородок. Вырвав клинок, он схватил ослепшего казака за горло и продырявил ему грудину. Тот пытался кричать, но только впустую барахтался в горюновых объятьях, пока не перестал дергаться. Его товарищ сполз вниз по стене, поливая живот темной жидкостью. Успокоив обоих, Горюн торопливо поднимался по ступеням крыльца — следы метила кроваво-красная полоса.
Двери приоткрылись и наружу вылезла побледневшая женщина. Стоило ей только натолкнуться глазами на великана, залитого кровью до пупа, с кинжалом в бычьей хватке, как она с писком юркнула обратно, не позаботившись даже запереть за собой.
Когда рыжая шевелюра скрылась в доме, Бесенок опрометью кинулся следом. Игриш проводил его круглыми глазами, не смея двинуться с места, но стоило только Милошу приблизился к крыльцу, на ступенях которого распластались два трупа, он тоже пустился вдогонку. На убитых он старался не глядеть.
Когда оба мальчугана оказались перед входом в хоромы воеводы, закоулки которого одевались пугающими шорохами и топотом, со стены заметили неладное — раздались взволнованные голоса, некто кликнул мальчишек. Но они уже пропали во тьме мрачного лабиринта, где что-то постоянно скрипело, стонало, хлюпало и возилось по углам, подобно стае мышей, решивших поживиться, пока кошки нет рядом. Половицы под тяжелыми шагами Горюна трещали в такт их торопливому сердцебиению, топот раздавался на лестнице, перешел
