Еще раз взглянув на спящего малыша, киммериец увидел, что тот совсем молод, — должно быть, его ровесник. У него было тонкое красивое лицо, совершенно не похожее на те, которыми обычно одаривает карликов природа. Лишь неестественно короткое тело — будто его долго вдавливали в землю, не давая расти, — говорило о том, что малыш, видно, перенес тяжелую болезнь или травму.
«Главное, что у него с головой все в порядке, — подумал Конан, — А то, что он не стар, как раз очень хорошо. Значит, так же любознателен, как и я».
Между тем вечерний мрак опустился на землю, а гости так и сидели за столом, лишь ненадолго выползая во двор по нужде. На карлика ужо никто не обращал внимания, текли прежние разговоры, к которым Конан лениво прислушивался, не принимал участия, он не хотел привлекать к себе внимания. Киммериец даже успел немного вздремнуть, и вот теперь, проснувшись и с хрустом разминая затекшие члены, решил, что пора действовать.
Посмотрев на карлика и обнаружив, что тот по-прежнему спит без задних ног, Конан выбрался из-за стола — там уже начиналась очередная перебранка — и нетерпеливо направился во двор. Обойдя его со всех сторон и не найдя ничего интересного, он вернулся в дом, но направился не в залу, а свернул в коридор, который заканчивался лестницей, ведущей на второй этаж, к комнатам гостей.
Наверху было тихо. Конан, затаив дыхание, крался мимо спален и вдруг наткнулся на приоткрытую дверь. Он остановился и, оглянувшись, потянул массивную бронзовую ручку.
Полоса света от горевшего в коридоре факела упала в темную комнату и осветила лежащего на ковре человека. Конан проскользнул в комнату и склонился над телом. Оно лежало в какой-то зловонной луже. Стараясь не вдыхать мерзкий запах, киммериец перевернул беднягу на спину и невольно отшатнулся, увидев посиневшее, распухшее лицо, вылезшие из орбит глаза и вывалившийся изо рта багровый язык.
«Кром, это же тот юнец, который рассказывал, как однажды чуть не вывернулся наизнанку, перебрав за ужином, — подумал Конан. — Как же его… Керд! Похоже, на сей раз ему действительно удалось это сделать».
Наклонившись ниже, киммериец понял, что Керд лежал в том, что выпростал из своего желудка.
Бесшумно выйдя в коридор, Конан подошел к следующей двери. Открыв ее и убедившись, что в комнате пусто, он направился дальше. На очереди была спальня, в которой Конан провел предыдущую ночь, — там тоже никого не было. Девица, которую киммериец обнаружил утром в своей постели, бесследно исчезла.
Распахнув следующую дверь, Конан увидел посреди комнаты два полураздетых трупа. Их переворачивать не пришлось — Ахтуб и Мехад лежали на спине, у каждого из груди торчал кинжал.
«Вот и доспорились, болваны», — подумал Конан и поспешил дальше.
Внезапно снизу раздался шум, кто-то громко топал по лестнице. Спрятавшись за углом коридора, Конан затаил дыхание и прислушался.
— Сейчас мы сдернем их с кроватей! — грохотал хозяин. — Ишь, хитрые какие! Мы тут мучаемся, давимся вином, чтобы утром встать с больной головой, а они спокойно дрыхнут! А ведь завтра, подлецы, будут задирать нос, святош из себя строить! Не выйдет! Сейчас мы их притащим вниз и заставим наверстать все, от чего они так позорно уклонились!
Сопровождавшая Корхаса толпа гостей одобрительно зашумела. Судя по всему, все они дружно встали из-за стола, исполненные справедливого негодования к предателям, покинувшим ряды мучеников и отлеживающимся на мягких кроватях.
Конан услышал, как хозяин вошел в спальню. Гости, толкаясь и шумя, ввалились за ним. Самое время присоединиться к ним! В два прыжка киммериец оказался у двери — и тут гудение пьяной толпы стихло, гости замерли, с недоумением и ужасом уставившись на труп Керда.
Растерянно озираясь по сторонам, Корхас медленно подошел к юноше и наклонился.
— Керд… — позвал было он, но, поняв, что тот уже больше никогда не откликнется, резко выпрямился и обернулся к гостям: — Как же это он так? Неужели так сильно перебрал вчера? Говорили же ему, не пей, раз не умеешь, а он, дурак, не послушался старших… нализался… и вот…
Корхас горестно вздохнул, пожал плечами и шагнул к двери. Вмиг протрезвевшие гости последовали за ним, уже не толкаясь и не произнося ни звука. Выйдя в коридор, они уставились на Корхаса, словно предчувствуя, что их ждет дальше.
— Идемте к Ахтубу, — ни на кого не глядя, глухо проговорил хозяин. — Не нравится мне все это. Ох, не нравится.
Процессия молча двинулись по коридору. На Конана, который шел позади всех, никто не обратил внимания.
Распахнув дверь комнаты Ахтуба, Корхас решительно шагнул внутрь, но тотчас вернулся.
— Там никого нет, — пояснил он напуганным гостям. — Ничего не понимаю. Ладно, пошли к Мехаду.
Приоткрыв следующую дверь, Корхас просунул в щель голову и, вздрогнув всем телом, попятился.
— Они там, — прошептал он, дико озираясь.
— И… что они там делают? — с трудом шевеля жирными губами, спросил толстяк, стоявший ближе всех к двери.
— Пойди и посмотри! — злобно огрызнулся Корхас, Вместо прежнего добродушного весельчака перед гостями стоял грозный хозяин, глаза его метали громы и молнии. — Что вытворяют в моем доме, собачьи головы! Можете резать кого хотите на куски, можете жрать друг у друга печень, но только не здесь! У меня приличный дом, меня все уважают! Ко мне на свадьбу придет вся верхушка городских властей! А вы своими безобразиями хотите опозорить меня на всю Замору? Видит Митра, таких ублюдков я больше никогда не позову в свой дом!
— Да что там такое, Корхас? — с дрожью в голосе спросил толстяк и, не дожидаясь ответа, просунул голову в дверь. — О, Митра…
Смуглолицый распахнул дверь и вошел в комнату, за ним потянулись и остальные. Постояв молча у распростертых на залитом кровью ковре тел, гости почесали макушки и гуськом вышли в коридор, где продолжал бушевать Корхас. Конан задержался в комнате чуть дольше всех. Приглядевшись повнимательнее к мертвым, он заметил нечто странное — оба были заколоты совершенно одинаково, ударом в сердце — никаких других царапин или порезов на них не было, следов драки тоже не наблюдалось. Создавалось впечатление, будто противники, подойдя друг к другу вплотную, спокойно закололи друг друга.
Или за них это сделал кто-то другой.
В мрачном молчании гости во главе с хозяином спустились вниз и уселись за стол. Есть уже никому не хотелось, а вот к вину тотчас со всех сторон потянулись нетерпеливые руки.
— Так вот, шелудивые псы, — сказал Корхас, опрокинув в себя кубок и вытерев рот ладонью. — Это дело я уж как-нибудь замну — не буду перед свадьбой шум поднимать. Но если кто-нибудь из вас опять затеет какую-нибудь пакость, всех вытолкаю в шею из моего дома и не посмотрю, что люди будут судачить — мол, Корхас гостей разогнал! Поняли, бесстыжие рожи?
