— Снимки не передают величия картины, — негромко произнес Бабарский. Пронырливый суперкарго успел побывать на месте трагедии, переговорить с осведомленными людьми и знал о катастрофе намного больше всех журналистов Унигарта. — Вокзал вдребезги: пути разорваны, некоторые склады горят до сих пор, повсюду перевернутые вагоны и паровозы. Выглядит, как после артиллерийского налета. А диспетчеры сферопорта в один голос твердят, что кто-то направил на Унигарт огненную стрелу.
— Канонерки тоже сожгли, — прищурился Помпилио.
— Совершенно верно, мессер.
— То есть я не ошибся: это было начало?
— Теперь в этом нет никаких сомнений, мессер, — подтвердил ИХ. — Из того, что я услышал, можно сделать только один вывод: террористический акт.
— Что ты услышал?
ИХ аккуратно промокнул нос платочком, кашлянул в него же и деловым тоном произнес:
— Очевидцы рассказывают, что незадолго до катастрофы от эшелона отцепился последний вагон. Отцепился и очень быстро затормозил. Он до сих пор стоит целенький, хотя от эшелона осталась лишь гора расплавленного металлолома.
— Кто-то раскачивает лодку, — протянул дер Даген Тур.
— Полагаете, террористы появились не случайно?
— Не верю в совпадения. — Помпилио помолчал. — Вопрос: кто пригласил их на Кардонию?
— Тот, кто хочет сорвать переговоры.
Бабарский прибыл с докладом акурат к первому завтраку: апельсиновый сок, кофе, выпечка с медом; получил приглашение и с огромной охотой вцепился в хрустящий рогалик, запивая его большими глотками кофе. Столик был сервирован на западной стороне сада, в направлении промышленных пригородов, однако разобрать, что происходит на полуразрушенном вокзале, не представлялось возможным: его скрывали дома и облако плотного черного дыма.
— Как город? — светски осведомился Помпилио, макая рогалик в липовый мед. Адиген употреблял только его — жидкий, почти прозрачный, но очень душистый. А замечание насчет срыва переговоров дер Даген Тур оставил без внимания.
— Встревожен, — в тон ответил Бабарский. — Всех разбудил грохот, люди напуганы.
— Этого следовало ожидать.
— Согласен, мессер.
Самого Помпилио катастрофа не разбудила: он просыпался рано, немедленно отправлялся к хитроумному приспособлению Хасины, что пряталось в дальней комнате, и приступал к изнурительным упражнениям, на которые три раза в день тратил по два часа. Теодор и Альваро шепотом рассказывали, что адиген, случалось, терял от боли сознание, но, приходя в себя, продолжал заниматься. Он хотел ходить. И помочь ему могла только железная воля, которая некогда сделала дер Даген Тура бамбадао, позволив преодолеть жесточайшие испытания Химмельсгартна.
ИХ вновь кашлянул:
— Извините, наглотался дыма. — И продолжил: — Ползут слухи, что по Унигарту разгуливает Огнедел.
— Тем интереснее стоящая перед нами задача, — улыбнулся дер Даген Тур. Упоминание самого опасного террориста Герметикона не вызвало у него беспокойства. — Лично я не думаю, что это Огнедел, — почерк этого бандита легко подделать, но требую, чтобы ты действовал как можно быстрее…
— Дорогой, никогда не подумала бы, что ты встаешь в такую рань. — Певица обставила выход максимально эффектно: черные волосы пребывают в тщательно продуманном беспорядке; тончайшего шелка халат прилип к роскошным выпуклостям, но нисколько не скрывает их, лишь красит в нежно-сиреневый; голос «сонный», с хрипотцой. Молодая женщина знала, что Помпилио не устоит, но никак не ожидала встретить в саду гостя. — Кто это?
И машинально скрестила на груди руки — там халат был распахнут гораздо шире, чем дозволялось приличиями.
— Познакомься, Этель, это Бабарский, мой суперкарго, — спокойно произнес адиген, с улыбкой глядя на смутившуюся певицу. — Ты замечательно выглядишь.
— Спасибо, дорогой.
Как выяснилось, держать удар Кажани умела. Она величаво прошла к столику и сделала большой глоток апельсинового сока из бокала Помпилио.
— Мне показалось или ночью приключился шум?
— Не показалось.
Шелк отчетливо обрисовывал крупные соски Этель, и смущенному Бабарскому ничего не оставалось, как перевести взгляд на запад, на далекое облако черного дыма. ИХ с удовольствием просвистел бы какой мотивчик, но понимал, что будет неправильно понят.
— Была гроза?
— Поезд сошел с рельсов, — хладнокровно ответил адиген. — Мы как раз обсуждаем этот случай.
— Какой ужас. — Замечание было именно что «обронено»: певице следовало среагировать на сообщение, и она среагировала. Без особых эмоций. — Кто-нибудь погиб?
— Кто-нибудь всегда гибнет.
— Понимаю. — Женщина допила сок и негромко сообщила: — Я приму ванну.
В ее голосе скользнула легкая обида.
— Там и увидимся, — пообещал Помпилио.
— Я жду.
Нежно-сиреневая фигура исчезла за кустами, и Бабарский, подумав, пробормотал:
— Мои комплименты, мессер, у вас великолепный вкус.
— Такова участь инвалида, ИХ, — с печалью в голосе поведал адиген. — Образно говоря, я потерял возможность бегать за добычей и довольствуюсь тем, что само плывет в руки.
— В ваши руки плывет самое лучшее.
— Гм… Возможно. — Дер Даген Тур на мгновение сожмурился, словно вспомнил нечто весьма приятное, но тут же приказал: — Вернемся к делам.
— Да, мессер, — подобрался суперкарго. Но он до сих пор переживал явление полуобнаженной знаменитости.
— Ты обещал отыскать террористов.
— Я все устроил, мессер. — Бабарский позволил себе улыбку. — А значит, человека, о котором мы с вами говорили, нужно освободить.
— Когда ближайший цеппель на Лингу?
— Сегодня в три часа дня уходит пассер «Клювиц».
— Возьми у Теодора письмо и передай с капитаном.
— Да, мессер.
— Как я уже говорил, мы должны ОБЯЗАТЕЛЬНО вычислить террористов. — Помпилио сцепил на животе руки, жестко посмотрел на ИХ и повторил: — Обязательно.
— Да, мессер.
Суперкарго ответил всепонимающим взглядом и одним глотком допил кофе.
— А что, кстати, полиция?
— Мои местные знакомые уверяют, что власти ловят злодеев без особой охоты.
— Не хотят или не могут? Ты закончил с завтраком? Давай прогуляемся.
— Да, мессер. — Бабарский поднялся и, взявшись за ручки инвалидного кресла Помпилио, стал медленно толкать его вдоль балюстрады.
Дорожка шла по периметру крыши, и собеседники могли насладиться дивными видами утреннего Унигарта: залитый солнцем Банир, волнистое поле которого неспешно пересекали суда и рыбацкие лодки; острые крыши домов и плывущие высоко над ними цеппели; повозки и новомодные автомобили на улицах, снующие люди. Шум, гам и гудки. Повседневность. Унигарт жил обычной жизнью, и безобразное пятно, что дымной кляксой чернило небо над западными окраинами, казалось неестественным. Дурацким розыгрышем, который устроил кто-то неведомый, но очень сильный. И еще казалось, что пятно это можно легко и просто стереть: и с неба и из памяти.
