Вновь послышались звуки кухонной работы, кроме них не было больше ничего, и через минуту Сардар решил подобраться поближе. Выбравшись из лаза, он действительно оказался кладовке, вернее, в дровяном сарайчике. Дрова заполняли почти все пространство, и то, что он первоначально принял за приоткрытую дверь, оказалось просто щелью между двумя поленницами; собственно двери в сарайчике не имелось.
Сардар осторожно выглянул наружу. В кухне трудились двое: повар и мясник. Повар возился у очага, мясник же, стоя у огромного чурбака, разделывал баранью тушу: куски мякоти откладывал в сторону, а голые кости швырял в медный чан — тот самый, из которого тюремщики раздавали варево заключенным.
Завидев мясо, Сардар едва не вскрикнул — от голода скрутило внутренности. На его счастье, кухня, похоже, прекрасно проветривалась, во всяком случае, он не чувствовал запахов съестного, иначе, кто знает, смог бы он удержаться и не наделать глупостей.
Кухонные были заняты делом, не подозревая, что за ними следят, и это дало Сардару возможность спокойно оглядеться. Расположенная в обширном гроте тюремная кухня не могла похвастаться богатым убранством. В центре — большой разделочный стол, заставленный мисками, на одной из которых горкой лежал нарезанный хлеб, справа от стола — чурбак для рубки мяса — вот и вся мебель. Все остальное, — посудные полки, шкафы для продуктов и специй, — заменяли ниши, которыми были испещрены каменные стены. Очаг, у которого возился повар, находился в самой большой из ниш. За чурбаком мясника чернела еще одна, чуть меньших размеров, судя по следам копоти по периметру — еще один очаг, запасной или заброшенный. В дальней от Сардара стене виднелся вход в кухню — низкая арка без дверей, за ней уныло чадил одинокий факел.
Освещение было прескверным: развешанные по стенам масляные лампы давали ровно столько света, чтобы повар мог отличить репу от редьки, а мясник не отрубил себе пальцы. Недостаточно темно, чтобы стащить что-нибудь со стола и удрать, но вполне подходяще, чтобы, улучив момент, прошмыгнуть в кухню и попытаться спрятаться в одной из больших ниш, хоть в том же заброшенном очаге. Да, лучше заброшенного очага места не найти: и до котелка на огне близко, и до мяса недалеко. Голод так одолел Сардара, что несчастный юноша был готов набить живот даже сырой бараниной. А если к тому же где-нибудь поблизости сыщется печень…
«Проклятье!» — мысленно выругался Сардар, — «Меня не выпустит отсюда голодное брюхо. Надо искать пути к бегству, а я…»
Мясник закончил работу и окликнул повара. Подойдя, повар окинул взглядом горку мяса на чурбаке, выбрал несколько больших кусков и бросил в котел, висевший над огнем в очаге. Потом, глядя на чан с костями, кухонные перекинулись несколькими короткими фразами. Как ни напрягал Сардар слух, не смог ничего разобрать. Посовещавшись с мясником, повар нырнул куда-то за чурбак, и тотчас появился, держа в руках два больших деревянных ведра. Одно вручил мяснику, и оба направились к выходу.
Едва они исчезли, Сардар стремительно пересек кухню и, схватив со стола несколько кусков хлеба, укрылся в заброшенном очаге.
Халкын был недоволен своими людьми. Вместо того чтобы искать выживших инородцев, эти ублюдки обшаривали трупы, обирая с них все, что не успели унести другие мародеры. Конечно, в какой-то мере их можно было понять: пока честные горожане резали и грабили приезжих, подчиненные Халкына выполняли свой долг в проклятом сыром подземелье. Их и вызвали-то лишь потому, что гарнизонные раззявы упустили кучку недорезанных купчишек, разбежавшихся по всей Цитадели, а еще несколько десятков инородцев забаррикадировались на базарной площади, и солдаты понадобились, чтобы вышибить их оттуда.
Когда славные тюремщики оказалась на поверхности, к их разочарованию выяснилось, что все сливки на грабеже сняли другие, оставив после себя лишь объедки. От такого кто угодно озвереет, и все же, — ни одна живая душа не смогла бы убедить Халкына, что это не так! — эти свиньи должны были в первую очередь выполнить приказ, а уж потом искать, чем поживиться.
Халкын щедро раздавал тумаки, пытаясь пресечь мародерство, даже отправлял самых неуправляемых обратно в пещеру, но там эти выродки принимались избивать заключенных, приводя тех в негодность, чего допустить тоже было никак не возможно: это означало, что завтра город останется без воды.
Вечером, когда все кончилось, Халкын погнал ночную смену надсмотрщиков обратно в подземелье. Ублюдки скалили зубы и ворчали, оплакивая недоотнятое и недограбленное добро, которым наверняка еще были обильны потаенные щели, в которые забились изворотливые иноземцы. Потом кто-то вспомнил об избитом Кайсене, и хотя все до единого тюремщики ненавидели этого червяка, и сами были непрочь переломать ему ребра, спускать выходку какому-то жиденькому, искалечившему тельца, никто не собирался.
Едва клетка подъемника коснулась земли, ватага надсмотрщиков хлынула в пещеру, гомоня, как стая разозленных обезьян.
— Двое на пост, — распорядился Халкын. — Остальные — на кухню. С утра не жравши, брюхо сводит.
Разговор о еде тотчас заставил головорезов позабыть о зарвавшемся водолее, и устремиться на кухню, где кашевар, должно быть, уже готовил традиционное ярмарочное баранье жаркое для надзирателей и вечернюю бурду для заключенных.
На подходе к кухне их перехватил тюремный костоправ Пайса — тощий дылда с белым, будто окостеневшим лицом. Он появился ниоткуда, просто возник посреди слабоосвещенного каменного коридора. Раскинув руки, длинные и ломкие, как паучьи лапки, он заставил надсмотрщиков остановиться.
— У вашего Кайсена разбита рожа и сломан нос, — произнес костоправ голосом, похожим на скрежет камня о стекло. — Я поставил ему примочки, и это все, что я могу для него сделать. Еще у него истерика, но это уже не моя работа. Заберите от меня эту падаль и накачайте вином. А лучше — дайте яду, я устал штопать заключенных после его забав.
Пайса был неважным лекарем, зато слыл колдуном и чернокнижником, поэтому никто и никогда не решался ему перечить. По знаку Халкына двое свернули в больничный грот и через минуту выволокли под руки безвольно обвисшего Кайсена, с лицом, похожим на втоптанное в грязь лукошко черники.
— Можете совместить, — скривив губы, промолвил Пайса. — Подсыпьте яду в вино.
— Будь прокляты эти крысы! — так сказал повар. Он был прекрасно виден Сардару, притаившемуся в прокопченном чреве заброшенного очага. Подойдя к столу, повар остановился, скособочившись под тяжестью ведра, и выругался. Он заметил пропажу хлеба. Сардар вздрогнул, пальцы сжались до белизны, превращая остатки хлебного мякиша в подобие комка глины. Быстрым движением юноша сунул недоеденное в рот. Накинься на него хоть сотня поваров — он умер бы, но не отдал добычу.
