«А ведь я его завалю! — неожиданно подумала девушка. — Даже одним „умником“ завалю, а уж крылом — тем более!»
Стодвадцатимиллиметровки — мощь и гордость доминатора, это действительно серьезно. Против наземных целей и другого доминатора. А вот быстрому паровингу тяжелые пушки безразличны, ему могут навредить автоматические тридцатимиллиметровки, но их на доминаторе мало.
«Я зайду сверху — „потолок“ позволяет, — сброшу скорость и прикончу единственную башню, что прикрывает твой загривок. Развернусь и займусь баллонами — „Гатовы“ и пушки разорвут их за три захода. Пусть даже за десять заходов — сопротивления не будет, поскольку у тебя отвратительно прикрыт „загривок“. Цеппели любят высоту, привыкли быть сверху, и если потеряют это преимущество, получится не бой, а избиение…»
— Кира. — Увлеченная девушка не услышала первого обращения, и старику пришлось прикоснуться к ее локтю: — Кира!
— А? Дядя Гектор, извини. — Девушка рассеянно улыбнулась. — Я задумалась.
— Я заметил, — кивнул Тиурмачин. — Если не секрет: о чем?
— Да, так… — Кира повела рукой, словно отбрасывая не слишком важные мысли. — Ерунда.
— Не думаю, что ерунда, — предельно серьезно произнес старик.
— Что? — Девушка удивленно посмотрела на маршала. — Дядя?
— Ты выросла на моих глазах, Кира, — проникновенно произнес Тиурмачин, беря девушку за руку. Кожа у старика была морщинистой, кое-где проглядывали пигментные пятна, но пожатие оказалось весьма крепким. — И мы с тобой часто, очень часто бывали в сферопортах. Здесь, на Эрси, на планетах Ожерелья… Помнишь наше путешествие на Андану и Верзи?
— Помню, — подтвердила девушка. Но голос ее прозвучал глухо. И в глаза старику она не смотрела, вновь уставилась на доминатор. Кира догадывалась, что скажет Тиурмачин, и не ошиблась.
— При виде цеппелей у тебя всегда загорались глаза, — негромко произнес маршал. — Ты смотрела на них, но видела другие миры, видела переходы и Пустоту, Герметикон видела: все его планеты вместе и каждую в отдельности. Ты мечтала, Кира, мечтала всякий раз, когда смотрела на цеппели, мечтала всегда, но не сегодня.
Наверное, нужно было отшутиться. Мило улыбнуться старику, прощебетать какую-нибудь чушь, отмахнуться от его печального взгляда, но… Но девушка не захотела. Тиурмачин угадал — и заслужил честный ответ.
— Я изменилась.
— Что произошло? — вздохнул маршал.
Он тоже знал, что услышит.
— Я была в настоящем бою, — криво улыбнулась Кира. — И теперь я вижу не цеппели, а цели. Я прикидываю направление атаки и отмечаю слабые места. Я…
— Это на поверхности, — перебил девушку Тиурмачин. — Назови мне причину, Кира, истинную причину. Ты уже взрослая, ты должна понять.
— Я не думала… — Вот теперь девушка попыталась отмахнуться.
Не получилось.
— Об этом не надо думать: или знаешь, или нет, — горячо продолжил старик. — Ты понимаешь, что изменилась, значит, ты знаешь. Скажи мне.
В чем причина? Что убило мечты? Что именно означает фраза: «Я изменилась»? Кира не лгала — она действительно не думала обо всем этом. Но и маршал был прав: ей не нужно было думать — она знала.
— Я вижу вокруг врагов, — прошептала девушка.
На ее глазах выступили слезы.
— А ведь я просил тебя не ходить в армию, — едва слышно отозвался Тиурмачин. Он по-прежнему держал в руке ладонь девушки.
— Я — Дагомаро, и служба в армии — один из самых простых этапов моей жизни, — сквозь слезы пошутила Кира.
— Такие слова должны произносить сыновья.
— Никто не виноват в том, что я родилась девочкой.
— Тут ты права.
У старого маршала не было дочерей, и он давным-давно выбрал на эту роль Киру. В ее обществе Тиурмачин разительно менялся: жестокий, никому не доверяющий, злопамятный подлец превращался в заботливого добряка, отзывчивого и нежного. И чем старше становился маршал, тем чаще требовались ему встречи с Кирой, потому что он находил все больше и больше радости в том, чтобы не быть самим собой. Он устал от крови, но признавался в этом только себе. И теперь, глядя на то, как кровь меняет его девочку, маршалу хотелось кричать.
— Что мне делать, дядя Гектор? — беспомощно спросила девушка.
— Ты можешь все изменить, — тихо, но очень твердо сказал эрсиец.
— Не могу.
— Поверь — можешь.
Они оба знали, что Тиурмачин прав, а значит, нужно быть честной до конца.
— Не хочу, — выдохнула Кира, промакивая слезы кружевным платком. — Я нужна отцу, я не могу его покинуть.
— Винчер поймет.
— Не поймет, а примет, — поправила старика девушка. — Это другое.
Слезы высохли, прихватив с собой горечь. Приступ острой жалости к себе прошел, был назван приступом эгоизма и проклят. Теперь маршал держал за руку другую Киру: не романтичную девушку, а достойную наследницу Дагомаро, майора военно-воздушных сил Ушера. Боевого офицера.
— Я нужна отцу, дядя Гектор, у него никого нет, кроме меня.
— Да, — кивнул Тиурмачин. — Кроме тебя, у Винчера никого нет. — Эрсиец грустно улыбнулся и нежно прикоснулся к щеке девушки. — Поэтому не повторяй его ошибок, Кира, — подружись с Помпилио.
* * *
— Утренняя корреспонденция, адир, — почтительно произнес вошедший в комнату слуга. В руках он держал серебряный поднос с конвертами.
Фредерик дер Саандер медленно поднял голову, внимательно, словно вспоминая, кто перед ним стоит, оглядел застывшего слугу и лишь после этого осведомился:
— Что-нибудь интересное?
Чрезвычайный посланник сидел за письменным столом в роскошном позолоченном кресле с высокой спинкой — очень красивом, но неудобном. Обстановка впечатляла: тяжелые шкафы с толстыми книгами, ворох бумаг на столе, включенная, несмотря на солнечное утро, настольная лампа… Казалось, дер Саандер полностью поглощен делами, однако последний час молодой посланник посвятил изучению доставленной с Кааты прессы. Раздел «Спорт», подраздел «Скачки».
— Послание из министерства иностранных дел, — сообщил слуга.
— Уже? — удивился Фредерик. — А ведь мы только прилетели.
И вздохнул глубоко, всем своим видом показывая, что не испытывает особого желания знакомиться с директивами.
И действительно — не испытывал.
С детства дер Саандер грезил карьерой военного: пышные мундиры, выигранные сражения, мемуары, главы в учебниках истории — Фредерик мечтал о славе и даже окончил (без отличия) академию, но… Но уже через год разочаровался, столкнувшись с суровыми порядками и невыносимой скукой военной повседневности. Желание готовиться к будущим победам у дер Саандера отсутствовало напрочь, и он испросил двухгодичный отпуск, под занавес которого удачно женился на незнатной, зато невероятно красивой и неимоверно богатой Лилиан дер Ти-Нофаль. И именно Лилиан уговорила мужа перейти на службу в министерство иностранных дел — на этой стезе благодаря семейным связям у Фредерика открывались отличные перспективы.
