Какое-то время обе стороны молча созерцали друг друга. Потом вперед выступил старик с татуировкой скорпиона. Он выглядел так, будто его полжизни продержали привязанным к дереву посреди самой безводной пустыни в мире.
— Ба! Кого к нам принесло! Меххем! — голос старика был густым и звучным. Казалось, только голос и жил в этом иссушенном теле.
— Санги!.. — Найане показалось, что овен не слишком-то рад встрече. — Уж лет двадцать мне каждый год сообщают, что ты издох где-то в степи, а ты все как новенький! Глядишь, и эту заварушку переживешь.
— Во мне нечему умирать, — хохотнул Санги, — в отличие от тебя, кусок сала. С кем это ты пожаловал к нам?..
Он сощурился по-стариковски, приглядываясь, хотя Найана готова была поклясться, что Санги прекрасно все разглядел, едва они появились на пороге.
— О, Ашшави Тей! Сиротка Тей. Я знавал еще твоего деда, парень… А это кто?..
— Она из местных, — быстро сказал Меххем.
— Знаю, — огрызнулся старик. — Не сказать, что вы так уж тихо шептались там, за дверью. Так стало быть, поработаешь привратницей? «Никого нет дома… Папаша режет грязных инородцев… Братья вот-вот вернутся…» А, девонька? — Санги приподнял голову Найаны за подбородок. От его пальцев исходил резкий запах дурманящего зелья, которое так любят иные старики. — Поможешь нескольким грязным инородцам спасти свои шкуры? Поможешь? А?
Найана ответил молчаливым кивком.
— Вот и славненько, — осклабился Санги, и переходя на шепот добавил: — Будь паинькой. Одно неверное действие, и все находящиеся здесь узнают имя твоего папаши. Сама понимаешь, что за этим последует. Наша задача — убраться отсюда невредимыми. Твоя — пережить хотя бы эту ночь.
* * *
Яссен приходил в себя долго и мучительно. Беспамятство не пускало, обволакивая липкими щупальцами, засасывало в свои обморочные глубины. Старик боролся как мог, но сил хватало лишь на то, чтобы вынырнуть на несколько мгновений на поверхность бытия, — тогда он видел себя то у стен Цитадели, то на носилках, проплывающим по знакомым улицам, то лежащим дома в своей постели, — и, подчиняясь неведомому водовороту, вновь ухнуть во всепоглощающее ничто.
Когда беспамятство отступило, мир встретил его перинными объятиями мягкой постели, запахом лекарств и родного дома. Он был темен, этот мир, по-ночному темен, в нем было окно, и по стеклам этого окна метались красные всполохи, будто отражения бушующего вдалеке пожара. Какое-то время Яссен лежал неподвижно, вслушиваясь и всматриваясь в то немногое, что могли дать царящие в комнате тишина и чернота. Он был дома. Наконец-то дома.
Тихий шорох вернул миру звуки. Рука со свечой принесла свет.
— Найана? — подал голос старик.
— Нет, господин, — ответил голос привратника. — Это я, Шакр.
— Шакр… — прохрипел Яссен. — Что со мной, приятель?
— Говорят, ты схлестнулся с молодым грубияном из гарнизона, — ответил слуга.
— Ах, да, — Яссену достало сил кивнуть. — Проклятый глупец. Я чуть не умер, вдалбливая простые истины в его солдафонскую башку! Общение с дураками выматывает почище самого тяжелого труда…
Замолчали. Шакр, сделавшийся на старости лет несносным болтуном, на этот раз не проронил ни звука, и Яссен был несказанно благодарен слуге за эти несколько минут тишины.
— Ночь… — промолвил жрец. — Там горит что-то… — он скосил глаза к окну, к алым всполохам, плясавшим на стеклах.
— Инородцы забаррикадировались на рынке, — голос привратника был едва слышен. — Говорят, сражаются как демоны.
— Еще б им не сражаться, — зло хмыкнул Яссен. — Цепляются за жизнь, песьи дети… Хвала богам, что я не отпустил сегодня Найану. Она все еще дуется, а? Не отвечай, я знаю. Дуется, вздорная девчонка, раз не явилась ко мне. Но это ничего… Пусть дуется, лишь бы была в безопасности. Верно я говорю, Шакр?
Вместо ответа из горла привратника вырвался лишь сдавленный хрип.
— Чего ты там мычишь? — поморщился Яссен.
Что-то буркнув, слуга принялся поправлять одеяло.
— Оставь, — велел жрец. — Не настолько я плох, чтоб нянькаться со мной как с умирающим. И знаешь… кликни на кухню, пусть принесут поесть. А я… я пойду навещу мою красавицу…
Если бы Яссен чувствовал себя хоть немного лучше, он заметил бы, как Шакр затрясся всем телом после этих последних слов. Но у жреца было больше бравады, чем действительных сил, чтобы осуществить намеренья. Сбросив одеяло, Яссен попытался сесть, и тотчас со стоном рухнул обратно на ложе. Комната поплыла, и старик едва снова не погрузился в забытье.
— Что же ты делаешь! — сквозь гул в ушах расслышал Яссен голос привратника. — Лежи. Лежи! Зачем скачешь, как молодой теленок!
«Одна мумия баюкает другую мумию», — подумал Яссен. — «Будь проклята старость!»
— Лежи! — повторил Шакр. — Ты все еще хочешь есть?
— Желчный старикашка! — проворчал жрец. Он не видел Шакра — тот хлопотал где-то рядом — звон посуды, журчание воды… — Хорошо, буду валяться здесь как придорожный камень. Но будь добр, пришли эту капризулю, мою дочь. Пусть поцелует отца на ночь.
Посуда звякнула особенно громко. Из темноты донесся глухой голос Шакра:
— Она спит, господин. Проплакала весь день, умаялась и спит…
— Вздорная девчонка, — ласково проговорил Яссен. — Ведь достанется же какому-нибудь бедолаге такое счастье…
— Да будут боги милостивы к ней, — еще глуше проговорил слуга. — Выпей, господин, тебе надо поспать…
Яссен увидел пиалу с каким-то снадобьем, протягиваемую привратником.
— А что это ты сегодня не своим делом занят? — подозрительно спросил жрец. — Где Шималь? Где Тайла?
— В городе, — пробормотал Шакр. — Побежали смотреть на пожар, глупые бабы.
— Глупые бабы, — повторил за ним Яссен, принимая питье. Сделал глоток, другой. — Глупые ба…
Когда хозяин уснул, Шакр вышел на цыпочках и затворил дверь. Поплелся к домашнему алтарю, заглядывая по пути в пустые комнаты. Кроме него и Яссена в доме не было ни души: вся челядь отправилась в город искать молодую госпожу. Рухнув на колени перед алтарем, старик затрясся в рыданиях, не в силах вымолвить ни единого слова молитвы.
Восточная граница Земли тельцов, горная дорога между лагерем Объединенной армии и городом Арисса. Вечер первого дня Арисской ярмарки.
Всю дорогу Михашир изобретал казни для Рикатса. В ход шло все — сажал лучшего друга на кол, привязывал голым возле осиного гнезда, изжаривал на углях, и много чего еще проделывал с жирной тушей беспутного военачальника, бросившего армию в самый ответственный момент ради химерической выдумки.
