– Постой, – прервал его маг тихо и недобро. – Разве я сказал, что отпускаю их безнаказанными? Они получат урок, который запомнят на всю жизнь. Оставайтесь здесь и ждите меня.
Он поднял руки и развязал кожаные ремешки, удерживавшие маску. Синий плащ, в сумерках кажущийся черным, вдруг без всякого ветра трепыхнулся у него за плечами. Рейе поднял руку, защищаясь от внезапно нахлынувшего ощущения смертельной угрозы. Кони шарахнулись, тревожно фыркая.
– Во имя Льерри, – сказал маг, не оборачиваясь, – да свершится возмездие. Но будем же судьями, а не мясниками.
* * *Кабатчик Ченго, владелец постоялого двора «Тавро и подкова», пребывал в прекрасном расположении духа и пил, не отказываясь, одну за другой подносимые ему чарки с вином. Тем более, что за вино платить не придется – одинаковые пузатые бочонки таскали с одной из подвод, а подвод этих, доверху груженых разнообразной военной добычей, вокруг стояло десятка два, никак не менее. Интересно, лениво подумал Ченго, кровососы сами вино гонят или завозят из Аргоса? Скорей всего сами. В винах кабатчик разбирался как никто, но такого пробовать не доводилось. Легкое, радостное, ни в какое сравнение с шемским или аргосским, пусть даже и лучших сортов. Даже жалко, подумалось ему, переводить добро на эдакий сброд. Это ж сколько можно выручить в столице за дюжину бочонков? Но считать не стал, чтобы не расстраиваться, махнул рукой и вновь наполнил кружку. День нынче славный, редкий денек. Пухлый кошель с добычей уютно устроился за пазухой. Пускай жрут. Да помнят его, кабатчикову, прозорливость и доброту.
Мог бы ведь не говорить никому, когда дурачок Марефа – вон, пьяный в дымину, отмачивает всякие штуки на потеху Маколу и его банде – брякнул на стойку изумруд с орех величиной в затейливом тяжелом перстне. Все одно Марефе никто не верил до поры. Что до колечка дорогого и еще много чего, распиравшего Марефе холщовую суму, так куда уж проще: поманил дурака в сараюшку, обласкал по башке поленом, и поминай как звали. Но кабатчики – народ смекалистый, хоть в белокаменной Кордаве, хоть в дыре вроде Мерчетеса. Что с того, что Забытые Леса стоят пустые? Одному туда соваться не с руки, – и потом, много ли унесешь на одном горбу?
И залез тогда Ченго, отдуваясь, на табурет да произнес речь (драгоценный марефин мешок, обменянный на бочонок кислого шемского пойла, к тому времени уже покоился в пристройке под стропилами).
После первых слов все притихли. Увидев перстень – взвыли и кинулись вон. Не успел Ченго слезть с табурета, как в пятнадцати дворах уже швыряли пустые мешки на подводы. Чтоб крестьянин от дармовщинки отказался? Да ни в жизни. Ну, и на счастье – видно, за всю его трудную и, что греха таить, не совсем честную жизнь привалило разом – в зале как раз гулял-гудел Тесак со своими головорезами. С ними Ченго не раз обделывал делишки, за которые, узнай кто, болтаться бы кабатчику на первом же суку. Люди Тесака вопросов не задавали – прихватили свои страховидные ножи, бичи из воловьей сыромятной кожи с железной оплеткой на граненом конце и через два удара сердца сидели трезвехоньки по коням. Когда эти были рядом, на любого вампира Ченго плевать хотел с Золотой Башни. И на пограничную стражу, каковая, кстати – везло нынче белобородому кабатчику, ох и везло – ни разу еще не показалась на глаза.
Тесак, ражий чернявый детина с продувной усатой физиономией, сидел по ту сторону костра, хохоча над коленцами Марефы. Его красное от выпивки и близкого огня лицо еле виднелось сквозь пляшущие языки пламени, кожаная шляпа с широкими полями, непременный атрибут всякого уважающего себя гуртовщика, небрежно сбита на затылок. Вокруг с кружками и кувшинами в руках расселись два десятка таких же шумных и скорых на нож молодцев, орали песни, галдели кто во что горазд. Кто-то уже взялся метать кости на только что обретенное богатство. Прочая голытьба из Мерчетеса близко к ним старалась не садиться. Мадсол, встретив взгляд кабатчика, отсалютовал кружкой.
Ченго поднялся на ноги.
– Друзья! – прокричал он, надсаживаясь, чтобы перекрыть гомон вокруг костра. – Выпьем за нашего дорогого Макола из Аламоса, за наше процветание и за погибель вампирского племени!
Предложение встретили одобрительными криками и стуком глиняных кружек.
Ченго выпил вино залпом, не ведая еще, что это последнее вино в его жизни, и выплеснул остатки в костер.
Огонь, и без того немаленький, с ревом вздулся выше человеческого роста, будто не глоток вина, а ведро горючей жидкости плеснули на раскаленные угли. Пирующие отшатнулись, закрывая лица рукавами. Окаменев от изумления, Ченго смотрел, как из бушующего белого пламени выступает огромная человеческая фигура в плаще, отливающем вороненой сталью. Пламя не причиняло пришельцу никакого вреда, напротив, едва тот сделал шаг за границу костра, повеяло таким холодом, что, казалось, сочная трава вот-вот подернется инеем.
Человек, а быть может, демон из иного мира поглядел на Ченго. У него была только половина лица, словно высеченная из черного камня, и жуткая мешанина шрамов вместо другой половины.
– Ты – Ченго, кабатчик из Мерчетеса, – громыхнуло над лугом, и кабатчик рухнул, словно ему подрубили колени. Этот голос, холодный и равнодушный, похожий одновременно на горный обвал и на мерную поступь легиона панцирной пехоты, не мог принадлежать человеку. – Ты пойдешь со мной.
– Тесак, – проскулил Ченго, цепляясь за последнюю надежду.
Макол из Аламоса вынырнул из-за спины демона бесшумно, как кот, сжимая в одной руке длинный нож, а в другой – бич из воловьей кожи, страшное и беспощадное оружие зингарских пастухов. Его люди, отталкивая друг друга, пытались убраться подальше от костра, но упирались в незримую упругую стену. Тесак не сделал даже попытки удрать. Он напал, молниеносно и без предупреждения. Его бич, просвистев в воздухе, обвился вокруг шеи чужака.
И, едва коснувшись его, рассыпался клочьями серого пепла.
Демон в человеческом обличье не спеша обернулся к головорезу.
– Тебя более нет, – упали тяжелые слова, подобно приговору.
Макол завопил и прыгнул вперед, нацелив нож под ребра пришельцу. Тот выбросил руку и схватил голой ладонью острое, как бритва, лезвие. Гуртовщик попытался отскочить – и не смог, бросил нож – но пальцы намертво приросли к костяной рукояти. Его затрясло.
Демон продолжал тем же леденяще безучастным голосом, слышным далеко за пределами луга:
– Никто из вас не уйдет, пока не свершится возмездие за преступления, содеянные вами. Убийцы заплатят смертью за смерть. Прочих я отпущу, но никогда более вы не переступите границы этой земли.
