— Я чувствую Борха, — сказала я и свернула в один из таких проходов, пол в котором был сухим. Иорвет, пригнувшись, следовал за мной.
Безлюдный зал, куда мы попали, украшали красные балдахины с кистями, и под каждым располагался окружённый диванами стол. У дальнего стола в сторону откинулся полог, и Три Галки приветственно замахал нам рукой.
— Я порядком проголодался, пока ждал вас, — сообщил он и крикнул: — Алим!
— Это притон, — процедил Иорвет.
— Нет, друг мой, это — заведение с прекрасной кухней, правда, только для своих, — ответил Борх. — А притон дальше по коридору.
Он мотнул головой на неприметную деревянную дверь в дальнем конце зала. К нам подошёл пожилой мужчина, выглядевший близнецом торговца коврами, с достоинством склонил голову и выслушал длинную тираду на зерриканском, которую Борх произнёс, причмокивая губами и закатывая глаза. После Алим исчез, дверь в притон отворилась, пахнуло парами афиума, и оттуда вышел и скрылся в выходе в коллектор мужчина в богатых ниспадающих одеждах, сопровождаемый полуобнажённым слугой.
— Верхний подземный город — белая кость преступного мира Алтинадира, — произнёс Борх и поднял указательный палец. — Весьма полезно иметь связи в этом мире, и скоро вы узнаете, с какой целью мы встретились именно здесь.
— Почему город Верхний? — спросила я. — Есть и Нижний?
— Всё верно, — ответил Борх. — Водостоки Верхнего города снабжают Алтинадир чистой питьевой водой, а водостоки Нижнего отводят нечистоты. В Верхнем совершаются дела, на которые закрывают глаза местные бонзы — только что мы видели господина начальника над налоговыми поступлениями в казну столицы. Развлечения на любой вкус: курение афиума, шлюхи любой расы и пола, подделка документов: о принадлежности и о вдовстве, например, как выправил себе ваш друг Исенгрим, правда, не здесь, а ещё в Шале.
Усмехнувшись, Иорвет посмотрел на своё кольцо. Хозяин подземного ресторана поставил на стол мятный чай, по которому я уже успела соскучиться, и плошки с мёдом.
— Зерриканское вино откупорим, когда дело будет сделано, — сказал Борх, разливая чай. — На чём я остановился? В Нижнем городе даже я при моих-то связях не был никогда. И только ваше воображение может подсказать, что за дела творятся там и что за чудовища обитают во мраке подземелий и смраде нечистот.
На столе появилась еда — конвертики, завёрнутые в виноградные листья, кусочки рыбы в соусе с полосками овощей, тонко нарезанное мясо, пиалы с рисом и полупрозрачные лепешки. Вскоре на столе не осталось места, а хозяин всё подносил новые блюда и ставил одни тарелки на края других.
— Люблю этот город, — сказал Борх. — Он никогда не спит.
— Ты говорил об Исенгриме, о документах, — сказал Иорвет. — Как ты познакомился с ним?
— Пустыня, — ответил Борх. — Место, где нет никого и где случаются судьбоносные встречи. Я летел по делам и увидел двух заплутавших путников, уже потерявших надежду. Одним из них был эльф, второй — следопыт, навыки которого не помогли ему найти воду. Я отнёс их к оазису, а потом мы вместе дошли до Алтинадира. Мы сидели в чайхане и слушали ашиков, когда следопыт, Бореас Мун, затосковал от их песен и решил отправиться в Хатчадор, чтобы посвятить себя партизанской войне.
— А Исенгрим? — спросила я.
— Ему было всё равно, куда идти. Больше года мы путешествовали вдвоём и пережили немало приключений, пока он не нашёл место, где захотел остаться.
— Там должны быть горы, — задумчиво сказал Иорвет. — И должна быть река с быстрым течением.
— Я не пророню больше ни слова, мой друг! — воскликнул Борх. — Ты слишком проницателен. К слову сказать, мы с Исенгримом как-то гостили несколько дней у Назара на острове. Вероятно, именно тогда его помощник и увидел нас вдвоём. Я-то его даже и не запомнил.
Трапеза подошла к концу, и Борх попросил у Алима чернильницу и бумагу.
— Приступим, место для такого рода делишек тут подходящее, — сказал он. — Сейчас мы встретимся с моим информатором — несколько лет он был наложником самой Хатун Мелике, пока его не поймали за употреблением афиума.
Повинуясь его сигналу, Алим исчез за дверью в курильню и через некоторое время вернулся в сопровождении высокого измождённого мужчины. Видно было, что некогда тот был невероятно красив, но теперь жёлтая кожа плотно облегала череп, а одежда болталась на теле, как на пугале.
— Три тысячи дирхамов, — сказал он сиплым голосом и осел на диване. — Я уже задолжал Алиму пару сотен и на меньшее не согласен. Он и так с той недели подкладывает мне в трубку верблюжье дерьмо вместо афиума.
Борх поднял на стол увесистый кожаный мешок.
— Этого хватит, чтобы провести в курильне всю твою жизнь, Сагато, — сказал он.
— С тех пор, как меня изгнали из дворца, большего от жизни мне не нужно, — ответил тот.
— Ну что же, это твой выбор, — Борх расправил бумагу и нарисовал большую окружность, а внутри неё другую. — Царская резиденция делится на две зоны. Вот эта, внешняя — с дворцами для работы и церемоний, а внутренняя — частная, запретная. Никто, кроме личной охраны царицы — Двенадцати, и проживающих там постоянно слуг, наложников и наложниц не может попасть в запретную часть. Поверху её стену патрулируют Дочери, но из-за особой конструкции хода даже они не могут заглянуть внутрь.
— С некоторых пор наложники и слуги тоже не имеют права покидать пределы своего дворца и территории вокруг него, — заговорил Сагато. — Во дворец царицы в глубине сада могут пройти только женщины из Двенадцати. Хатун Мелике оставила при себе единственную старуху-служанку, и та не высовывает носа дальше своего флигеля и дворца госпожи.
— С каких это пор? — заинтересовался Борх.
— Года три уж как, — ответил тот. — С тех пор, как в личном дворце Хатун сделали ремонт и пристроили дополнительную печь, а вокруг её сада завернули ручей. Под страхом смерти нам запретили приближаться к ручью.
— Вот как? А почему? — Борх потёр руки и многозначительно посмотрел на нас с Иорветом.
— Царица пожелала иметь пространство для одиночества, так сказали нам. Среди наложников ходили разные домыслы, но никто не рискнул ослушаться и проверить. Царица сама приходила в наш дворец, когда ей было угодно. Её любовь не иссякла, и для нас этого было достаточно.
— Но ты ведь выходил за пределы сада наложников, не так ли? — спросил Борх.
— Змей внутри меня сильнее, чем я. Мой брат добывал мне афиум и сбрасывал со стены, забравшись на неё и улучив момент между патрулями. Но ко дворцу царицы я не приближался никогда, — он сцепил костлявые пальцы и воскликнул: — Дайте клятву, что не причините ей вреда! Нет в мире существа добрее и великодушнее царицы. Кабы не она, девы из Двенадцати забили бы меня палками до смерти, и если бы я и хотел кому-то отомстить, так только им.
— Не волнуйся, Сагато, — успокаивающе произнес Борх, — клянусь драконом, что царица никак не пострадает. Однако в своих путешествиях к стене ты должен был встретиться со снежными пантерами…
— Это тайна, которую поверил мне наложник из иликан. Снежные пантеры теряют волю от запаха мускуса, получаемого из желёз редкого вида степных хакландских кошек.
Он запустил руку в карман рубахи и достал пузырёк тёмного стекла.
— Мой последний запас. До недавнего времени я не оставлял надежду пробраться туда и снова хоть одним глазком взглянуть на мою госпожу… Но теперь уже слишком поздно, сон богов ждёт меня.
Нетвёрдой рукой он водил пляшущим пером по бумаге и вырисовывал расположение зданий в запретных владениях царицы — дворец наложников в центре, дома для прислуги и, в стороне, опоясанный ручьём дворец самой Хатун Мелике. На изгибе стены в противоположном от него углу сада поставил крестик.
— Перебраться через стену лучше всего тут, — перо царапнуло бумагу, выпустив кляксу, и выпало из руки Сагато. Лицо покрылось испариной, и он прошептал: — Мне пора, оставьте меня в покое…
Он встал, пошатнулся, опёрся руками о стол и застыл сгорбившись, тяжело дыша и глядя чёрными от расширенных зрачков глазами в пол. За его спиной возник Алим, приобнял за плечи и, не забыв прихватить мешок с монетами, повёл бывшего наложника в сторону курильни.
