Верочка послушно мажет желтоватые икринки на блин. Юфим наблюдает за ней, подперев подбородок рукой. Он смотрит только на нее, остальные его почти не занимают. Внимание такое пристальное, а взгляд у хозяина такой ласковый, что Михась уже косится и пытается отвлечь от жены, а остальные помогают. Но единственным человеком, которому это удается, становится Зет.
– Всем доброго утра, – раздается его хрипловатый голос.
В отличие от Юфима он толком не одет. Поверх синей шелковой пижамы красуется легкий роскошный халат с восточным узором, на ногах – мягкие домашние туфли. Зет идет неторопливо, прямо на ходу перехватывая волосы лентой, и равнодушно смотрит на людей, а потом садится в противоположном от брата конце стола и наливает себе чай.
– Доброго утра, дорогой брат! – радостно улыбается Юфим. – Как прошла сегодняшняя ночь?
Тем временем Зет заглядывает в чашку с таким видом, словно пытается высмотреть в ней судьбу. Судя по каменному выражению лица, будущее его не радует. Над вопросом Юфима он раздумывает полных тридцать секунд и, наконец, определяется:
– Сносно.
А потом мирное сказочное утро вдребезги разбивается о его бархатный тон:
– Я распорядился о припасах для вас. Через час Юфим Ксеньевич проводит вас к границе.
Гости испуганно замолкают. Тимур давится пирожком и надсадно кашляет. Прапор неспешно откладывает приборы и задумчиво смотрит на хозяев. У Серого мгновенно пропадает аппетит и возникает вопрос, кому, собственно, Зет отдавал распоряжение. Лишь мама отрывается от своей тарелки с радостной готовностью.
– Но… Моя жена… – начинает Михась и тут же получает от Зета взгляд. Мороза в этом взгляде столько, что застывает не только он, но даже Юфим.
– Ваша жена? – переспрашивает Зет. Он исключительно вежлив, но тон не подразумевает выбора.
Серый смотрит ему в лицо, и по коже бегут мурашки безотчетного, непонятного страха. Растрепанная, одетая в домашний халат фигура вдруг кажется жуткой до дрожи в коленях.
– Беременна… – тихо блеет Михась и опускает глаза, не выдерживая пристального внимания. Ему неуютно, он ерзает, рука нервно сжимается на тупом столовом ноже.
Юфим по-птичьи наклоняет голову набок, моргает и вдруг громко хлопает открытой ладонью по столу. Чашки тихонько звякают, и желание забиться подальше в угол вдруг исчезает. Братья секунду смотрят друг другу в глаза, а потом Зет, не меняясь в лице, неохотно добавляет:
– Вера Петровна может остаться до родов.
Верочка ахает.
– А потом? Я уйду в хмарь с ребенком?
– Вера Петровна, ну что вы такое говорите? Как можно? Разумеется, вы уйдете одна, а обе ваши девочки останутся здесь, – любезно отвечает Зет.
Слова о девочках проскакивают, не зацепившись за крючки удивления, не вызывают закономерного вопроса «С чего вы взяли, что будут девочки?», словно это очевидная истина, которую Зет всего лишь озвучивает. Серый на мгновение задумывается над этим феноменом, но затем понимает, что именно им говорят, и все затмевает страх.
В горле пересыхает, и Серый сглатывает. Желание мамы поскорее уйти в хмарь уже не кажется безумием. И сам Серый не знает, что хочет – уйти или же остаться. Верочка машинально прикрывает живот и жалобно смотрит на доброго близнеца. Юфим отвечает ей извиняющимся пожатием плеч.
– Вы не отпустите ее, так? – цедит Прапор.
Он бледен, руки конвульсивно сжимаются в кулаки. Михась тяжело дышит. Прапор, мама и Олеся молчат. И только руки Тимура продолжают хватать оладушки и обмакивать их то в мед, то в варенье, а рот – жевать. Темные глаза блестят живым интересом, словно в столовой не решается судьба Верочки, а разворачивается самый интригующий момент фильма. Серый хмурится. Тимуру всегда было море по колено, но сейчас он вообще потерял связь с реальностью.
– Почему же не отпустим? – искренне удивляется Зет. – Отпустим. Вера Петровна вольна идти вместе с вами куда угодно хоть прямо сейчас. Но туман не место для роженицы и младенцев, вы сами понимаете это.
– А не ваша ли это работа? – вдруг спрашивает мама.
У Серого округляются глаза. Он дергает маму за рукав, с другой стороны Олеся с такими же круглыми глазами пихает ее в бок, но ей все равно. Мама выпрямляет спину и требовательно смотрит то на Зета, то на Юфима.
– Что? – изумляется Юфим.
Серый оглядывается на Прапора, но тот молчит и наблюдает очень внимательно. На лице такое выражение, словно он что-то высчитывает.
– Рыжая хмарь. Не вы ли ее наслали? – четко повторяет мама и продолжает: – Это место слишком странное. У вас есть электричество, еда, горячая вода, одежда любого размера. В доме нет ни пылинки, даже люстры и рамы чистые, но в доме явно живете только вы. Или мы просто не видим ваших слуг? Вы прилетели на том метеорите, да? Вы увидели, что Земля обитаема, и решили расчистить себе место? Иначе почему…
Она не успевает договорить – близнецы начинают смеяться. Громко, мелодично, абсолютно синхронно, порой сбиваясь на какие-то чирикающие звуки. Словно они оба настроены на одну волну. Это настолько жутко, что мама замолкает на полуслове и испуганно прижимается к спинке стула, схватив Серого за руку.
Смех замолкает так же резко.
– Какая занимательная история, какой полет мысли! – весело тянет Зет и отпивает чай. – В вас погибает великий писатель, Марина Викторовна.
– Откуда вы знаете, что я Викторовна? – тут же цепляется мама. – Я говорила это только вашему брату!
– О, я некоторое время стоял под дверью, – не моргнув глазом, отвечает Зет. – А прочие ваши претензии настолько абсурдны, что мне даже повторять их зазорно. Чистота и удобства как признак внеземного происхождения? Благодарю, мы с братом давно так не смеялись.
Он весело улыбается, срываясь на смешки, и Серому становится легко и весело, а подозрения и страх рассеиваются, словно их не было. Другие тоже улыбаются. Тимур так вообще, не стесняясь, вертит пальцем у виска, а Олеся закатывает глаза. Слова об инопланетном происхождении кажутся глупостью.
– Способны управлять хмарью? Чушь! Хмарью нельзя управлять! – бормочет Михась.
– Но… – уже краснея, лепечет мама. – Но ваша речь! Так уже никто не говорит!
– И это, несомненно, величайшая потеря тысячелетия, – скорбно вздыхает Зет. – Уж простите нас великодушно, что мы с братом изволим играть в девятнадцатый век и сохранять то русское слово, которое знали ваши классики. Мнится мне, посланцы внеземных цивилизаций вряд ли бы так знали тот быт и язык. Они же внеземные!
Тимур не выдерживает – падает грудью на стол и ржет. Смех громкий, издевательский. Мама вспыхивает от унижения. Судя по ее сконфуженному лицу, она жалеет, что ляпнула такую ерунду. Серый выразительно кивает, намекая на извинения. Но, видимо, вся смелость ушла на выпад, и на извинения ее уже не хватает. Впрочем, хозяев уже снова занимает Верочка.
– Значит, решено, – подытоживает Зет. – После завтрака я провожу вас, а Юфим покажет комнаты Вере Петровне. Вы остаетесь, я правильно вас понял, сударыня?
Верочка отмирает, обводит группу диким взглядом и хватает Юфима за руки.
– Позвольте остаться всем нам! Пожалуйста! Детям нужна мать, а я… я же без своих… Без Михася… Мы будем жить тихо, мы не будем мешать! Пожалуйста!
Она почти плачет. Серый видит, как Юфим поджимает губы и нервно цепляется за чашку, а потом жалобно смотрит на брата.
– Ну пожалуйста! – канючит он, обнимая Верочку за плечи. Та от неожиданности икает. – Давай оставим их себе! Они же такие славные. Они совсем-совсем тебе не помешают. Можно?
Зет невозмутимо берет оладушку и смазывает ее медом:
– Это плохо кончится.
– Ну, пожалуйста-а! – Юфим хитро щурится. Солнце играет в светлых волосах, и Серому вновь чудится сияние. – Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Оставим их – и я сделаю все, что ты захочешь!
Оладушка опускается на тарелку. Белые руки замирают. На невозмутимом лице мелькает интерес.
– Все, что захочу? Как щедро… – мурлычет Зет, и его вкрадчивый голос ласкает слух.
