— Придурку навоз не страшен, он в нем родился, чтоб меня пинком через колено, — рассмеялся Бааламестре.
И Мерса понял, что отступать ушерцы не собираются.
Девицы растворились в толпе, к бандитам присоединились не меньше шести приотцев, но к столику цепарей пробились три бородача, несколько улучшив положение островитян.
— Смерти ищете? — поинтересовался щербатый. — Сейчас найдете.
— От ипатых доярок? — удивился Каронимо. — Не дождетесь!
— Да я твою бороденку к стене прибью!
— Послушайте, зачем сводить приличный разговор к рукоприкладству? — миролюбиво, как ему показалось, начал сидящий с краю Мерса, но получил обидный толчок в грудь и с унизительной неловкостью врезался спиной в стену.
— Сиди!
— Дерьмо, — прокомментировал Хасина, использовав грубое, зато понятное абсолютно всем окружающим ругательство.
— Гасите волосатых!
— Я тут лишний. — Галилей попытался стечь под стол, но кто-то врезал по ножке табурета, и плавное исчезновение превратилось в сопровождающееся грохотом падение.
— Уроды!
— Торчка умойте!
— Ты как меня назвал?!
Лежащий на полу астролог извернулся и въехал ногой в промежность ближайшей землеройки.
— Ох!
— Убейте гадину!
В лицо второму полетели раскаленные вихельные угольки.
— Хня!
— Круши!
Бааламестре сунул щербатому под вздох, тут же развернулся и локтем приложил тому, что справа. Гатов перехватил и вывернул руку с ножом; Хасина влепил кому-то кружкой; Мерса стянул очки, спасая их от гибели, спас, но получил по уху и «поплыл»; Галилей оказался за спиной Бааламестре, тот отправил в нокдаун очередную землеройку, но пропустил в скулу.
— Налетай!
Почуявшие кровь приотцы ринулись в атаку, бородачи ответили, цепари вступились за цепарей, и теперь огромный зал «Костерка» стремительно разносили на молекулы человек тридцать. Остальные предпочли остаться зрителями.
— До смерти волосатых!
— Ипатых землероек!
В руке у Павла ножка стула, бьет жестко, не разбирая. Бааламестре прикрывает друга слева, успел стащить пояс и лупит тяжелой пряжкой — вполне себе кистень получился. Не сумевший ускользнуть Галилей отбивается обломком гарпуна, а Хасина — двумя пивными кружками.
— Гаси!
— Мама!
— Не жалейте!
— Ша!
— Что?
— Кто?
— ША!!
И в зале стало тихо. Как-то вот неожиданно тихо. И просторнее немного стало, потому что распаленные драчуны дружно отшатнулись к стенам и повернули головы на звук, и нацепивший очки Мерса повернул, надеясь разглядеть у дверей блюстителей порядка. Но увидел две здоровенные фигуры. Действительно — здоровенные. Самый рослый из местных — он покачивался слева — едва доходил Бедокуру до подбородка. А официальный рост Глыбы Штокмана — он покачивался справа — на шесть сантиметров превосходил рост Чиры. Здоровяки покачивались, стоя у главного входа в обнимку, то ли поддерживая друг друга на ногах, то ли от избытка чувств, но улыбки, с которыми они появились в харчевне, уже сползали с цепарских физиономий. По всему получалось, что шифы где-то неплохо развлеклись, в «Костерок» завернули продолжить веселье и сильно возмутились увиденным. К примеру — крупным синяком, стремительно наливающимся под глазом интеллигентного инопланетного медикуса.
— Ша! — рявкнул Глыба на тот случай, если кто-то его не расслышал.
А Бедокур поцеловал какой-то медальон и деловито хрустнул пальцами — он всегда разминал суставы перед дракой.
«Приличным людям, к коим я, без сомнений, отношу нашего шифбетрибсмейстера, не нравится, когда их сравнивают со стерчами. Ибо при всей невероятной силе и мощи стерчи отличаются некоторой ограниченностью. И тем не менее, да простит меня Чира, ничего другого мне в голову не пришло: когда Бедокур и Штокман бросились в атаку, мне показалось, что какой-то шутник выпустил в зал „Костерка“ стадо разъяренных стерчей. Землероек было много, но вторая служебная обязанность любого шифбетрибсмейстера — управление нижними чинами, и опыта в этом деле нашим спасителям было не занимать.
Как именно Глыба оказался в центре зала, я не знаю. И уж тем более не могу понять, как именно он вычислил заводилу, но факт остается фактом: первым Штокман вырубил именно щербатого. А Бедокур уже размахивал небольшой лавочкой, по его понятиям небольшой, но каждым ударом он доставал троих врагов. А самое для землероек страшное заключалось в том, что действовали шифы в полном молчании, наглядно демонстрируя, что драчунам не повезло связаться с настоящими профессионалами. Один удар, второй, третий… Когда Чира взмахнул лавкой в четвертый раз, все бросились наутек: и драчуны, и зрители — все. Признаюсь откровенно: мне тоже хотелось дать стрекача, но я сдержался, надеясь, что Бедокур меня опознает…»
Из дневника Андреаса О. Мерсы, alh. d. * * *
Хочешь оказаться на вершине — родись на ней.
Не существует в сословном обществе более прямого пути к успеху, и в этом его главная беда. Глупые, плохо учившиеся, неопытные, но знатные карьеристы без стеснения лезут на первые роли, даже не расталкивая, а попросту отодвигая в сторону тех, чья родословная оказалась недостаточно хороша. Глупые, но знатные берут все, оставляя прочим объедки, и эта вопиющая несправедливость не могла не порождать злобу и ненависть. Не могла не порождать желания все изменить.
На что мог рассчитывать простолюдин? Стать фермером или рабочим? Цепарем? Если повезет: купцом или военным? Выбор есть, открытых дверей много, но заперты самые интересные, перспективные, заперт путь на вершину: простолюдин мог стать полковником, но не генералом, мог потратить жизнь на получение титула и стать адигеном, чтобы дети его получили больший выбор, но… Как быть со своими желаниями? Амбициями? Как быть с талантом, в конце концов? Каково прирожденному полководцу выслушивать безумные приказы бездарного мерзавца, усевшегося на должность благодаря громкой фамилии?
В сословных мирах есть дорога наверх, однако простолюдинов на ней не ждут.
Но глупо думать, что в мирах демократических, слыхом о сословиях не слышавших, сын любого слесаря мог претендовать на высший государственный пост. Людям не нравится равенство… Точнее, они ничего не имеют против красивого лозунга, но при первой же возможности начинают строить пирамиду — видимую или скрытую, ревниво следя за тем, чтобы не оказаться на уровне фундамента. И знатность легко подменяется имущественным цензом. И власть народа непринужденно превращается во власть самых богатых его представителей. Хочешь оказаться на вершине — стань богачом. Или родись в семье банкира, промышленника, землевладельца… Вариантов много, а главное — все в твоих руках.
