его настроение, не побеспокоили до утра.
Ванрав не соврал: портной приехал и на самом деле отнял у Вильгельма несколько часов. Он, как оказалось, большой любитель поговорить, и решил, что Эльгендорф тоже не прочь поболтать обо всем. Поначалу он поддерживал разговор, не замечал даже, что портной вовсе не работал, а сидел на диване и пил чай, как обыкновенный гость. Но когда пошел второй час, Вильгельм почувствовал, что упускает что-то важное, будто его обвели вокруг пальца. Оказалось, что шить нужно три костюма, и мерки на каждый снимали час.
Когда Солнце зашло за горизонт, а Вильгельм наконец-то освободился, волчонок, валявшийся на полу в спальне спасителя и жевавший тапок, вдруг почувствовал, что нога перестала болеть. В тот самый момент вошел Эльгендорф. Волчонок испугался, попытался выплюнуть тапок, но тело его не слушалось.
– Нашел себе развлечение? Молодец, что научился веселиться. Я так и не нашел себе поводов для развлечения, – хмыкнул Вильгельм, подошел к столу и налил воды. – Пора бы тебе на волю. Я могу скоро уехать, а оставлять тебя тут одного нельзя. Хочешь домой?
Волчонок не знал, что говорил человек, пока натягивал перчатки, но понял, когда его взяли на руки и понесли на улицу.
Ветер переменился. Волчонку показалось, что на улице похолодало, а Вильгельм точно знал, что так и было. Ночи в Петербурге холодные, а если подует ледяной северный ветер, то и вовсе может показаться, что зима вернулась раньше времени. Лес, вопреки погоде, молчал.
Вильгельм вышел за забор, прошел сквозь кусты, старавшись высоко поднимать ноги, чтобы никого не затоптать ненароком, и, когда деревья наконец расступились, опустил волчонка на траву. Зверек огляделся, узнал лес, который был ему домом, но засомневался и не убежал. Вильгельм улыбнулся, поправил перчатку и погладил волчонка по голове.
– Я ведь даю тебе свободу. Я прошу ее принять, потому что жить у меня ты не сможешь, серый. Тебе нельзя жить со мной.
Волчонок наклонил голову и посмотрел на спасителя, казалось, изучающе, словно пытался запомнить.
– Понимаешь ли, ты не свободен в мире, но ты можешь думать, что свободен. Люди так думают все время, а на самом деле каждый их шаг изучается сотнями глаз в кабинетах. – Вильгельм снял перчатку и покрутил ее. Но когда поднял голову и посмотрел на небо, усыпанное далекими, но такими близкими, звездами, смог только усмехнуться. – Как думаешь, волчонок, смотрят они сейчас за мной? Ведь за ними тоже смотрят. А есть ли тот, за кем в этом огромном, таком огромном, что ты и представить не можешь, мире, не смотрят? Не знаешь? Вот и я не знаю.
Они еще долго сидели вдвоем. Деревья хранили молчание, ветер успокоился, а холод, казалось, отступил. Вильгельм смотрел на небо и думал, вспоминал, как когда-то давно, так давно, что человеческие летописи не могли застать это время, он прилетел на пустую Планету и впервые увидел звезды. Единое Космическое Государство жило во мраке бесконечности Космоса, а земляне были счастливчиками – им подарили возможность думать, что они во Вселенной не единственные. Впрочем, они недалеко от правды.
– Нужно отпускать тех, кто тебе дорог, – прошептал Вильгельм и хотел было дотронуться до мягкой шерсти волчонка, но не нашел его. Эльгендорф поднялся, обошел поляну, но не нашел и следа волчонка.
– Правильно сделал, – сказал Вильгельм и поджал губы. – Цени свободу, пока она есть, и беги. Все, что у тебя есть, легко могут отобрать.
За окном накрапывал грибной дождь, свежий ветер с каплями прохладной воды распахивал шторы. Петербург пах терпко, горько, совсем не так, как ветер в загородном поместье, но за день Вильгельм уже привык. Он не ждал возвращения портного до обеда. Девять утра – рань для города, открывающего глаза к полудню.
Вильгельм сидел за столом, стирал со страниц успевшую затвердеть пыль и перечитывал свой старый дневник, который нашел на третьем этаже дома. Почитатель вел его долго, иногда писал даже в девятнадцатом веке, пока жизнь Почитателя стала такой занятой, что о записывании мыслей за месяц или за год руки не доходили. В этих записях был весь Вильгельм, его переживания и надежды, длинные размышления на разные темы и радости, которые тоже хранились на исписанных листах.
– Вильгельм, к вам пришли. Прикажете впустить? – раздалось за открытой дверью, которую Вильгельм специально не закрывал, чтобы создать приятный сквозняк в комнате.
– И кто приехал? Дмитрий из моего загородного дома? – устало спросил Вильгельм, запихивая ежедневник в стол. Темно-коричневая обложка мелькнула в свете Солнца и спряталась в темноте ящика.
– Дмитрий заехал в город за закупками. Вы же его сами отправили.
– Я? Точно, я ведь оставил ему приказ перед отъездом. А приехал кто?
– Мужчина какой-то, представляется вашим другом.
– А имя у моего друга есть или он инкогнито? – кисло усмехнулся Вильгельм и поправил рукава рубашки.
– Не говорит, только просит впустить, – сказала служанка, а когда увидела, что Вильгельм махнул, понял, что спрашивать дважды не было нужды.
Вскоре на лестнице раздались торопливые шаги служанки и вальяжные, размеренные шаги гостя. Пару раз девушка подпрыгнула, тихо, но недостаточно, чтобы Вильгельм не услышал.
– Граф, полагаю? – вскоре раздалось за спиной Вильгельма, гость уселся на кровать. Та скрипнула под ним так тихо, будто неприглашенный был почти невесомым.
– Дорогой друг, полагаю, – усмехнулся Эльгендорф, конечно, узнав фальшивый французский акцент. – И как же вас звать, дорогой друг? И что заставило вас щипать мою служанку за причинные места? Могу же выгнать.
– Да ты меня не выгонишь, я же только пришел. – Годрик дотянулся до вазочки с конфетами, стоявшей у кровати, и вытащил самую большую. – Кстати, меня Карлом зовут, если что. Фамилия не очень звучная, я планирую сменить.
– А что ты тут делаешь? Я тебе разве писал? – спросил Вильгельм, взял со стола яблоко и повернулся к Годрику. Что-то странное, неуловимое почудилось ему в облике коллеги, но что именно, Эльгендорф не мог догадаться. Он вгрызся в яблоко и откусил сразу половину.
– Вот это у тебя пасть! – усмехнулся Годрик. – Я раньше и не замечал.
– Ты не ответил на мой вопрос, – сказал Вильгельм и, нахмурившись, откусил уже меньший кусок от яблока.
– А что отвечать, если ты мне никогда не пишешь. Просто телепортация во времени – это же крутая штука, как я могу пропустить? – Годрик улыбнулся и засунул конфету за щеку. – Какая вкуснятина! Вы их сами делаете?
– Стоп, ты что, из будущего? – прошептал Вильгельм и подался вперед. – Ты сдурел? А кто там остался?
– Остался кто-то. Жак
