точно остался, твои уродцы остались. А мне там делать нечего. Тем более у меня здесь все-таки дело.
– У тебя ко мне? – прошептал Вильгельм и почувствовал, что от терпкого запаха одеколона Годрика, стойкого кислого аромата яблок и пыли в комнате больше нечем было дышать. – Какое?
– А вот все тебе расскажи!
– Это твой долг, раз ты все-таки прилетел. Мы занимаемся важным делом здесь, – прошипел Вильгельм и выбросил огрызок в окно. Кто-то взвизгнул, а Годрик залился звонким смехом.
– Вильгельм, ты меня удивляешь! Насколько я знаю, здесь помои в окно выбрасывать не принято. Я ведь тоже приехал не просто так. Как ты говоришь? Долг? Вот он меня и позвал. Ванрав напомнил мне, что мы все еще на тебя работаем. В Кодексе все-таки прописано, что подчиненные должны помогать начальству, – сказал Годрик, вытянул руки к потолку и потянулся. – Кстати, я не с пустыми руками. Мы кое-что узнали.
– И что же?
Годрик хитро улыбнулся, встал с кровати, поправил легкий голубой сюртук и медленно подошел к Вильгельму. Глаза его были аккуратно подведены серым карандашом, а на шее болтался кулон, подаренный ему Ванравом когда-то еще очень давно, когда они дружили. Он присел на краешек стола.
– Ты не задумывался, что любой образец, кхм, прошу прощения, любой человек, который отправляется на Шаттл и в Академию, должен пройти через ужасные нагрузки, напряжение, расщепление тела и давление, прежде чем там оказаться? Ведь это для нас такие перемещения, как говорят здесь, проще пареной репы. Для них каждая секунда такого полета может стать смертельной, – проговорил Годрик, а Вильгельм наконец понял, что в облике его показалось странным. От Годрика пахло современностью: и одеколон, и костюм были явно из будущего.
– Почему же не задумывался, если я об этом еще в настоящем думал. – Вильгельм отвел взгляд в сторону, а Годрик положил руку ему на плечо и продолжил.
– Но пойми, Вильгельм, это еще не самое страшное. Страшнее будет, если после всех перегрузок и сжиманий телепорта Академия поймет, что образец не соответствует их ожиданиям. Тогда, Вильгельм, для человека эта поездка станет последней. Ты же помнишь, как Доктор Раймель отзывался о твоих подопечных?
– Помню. – Вильгельм скривился и немного сполз со стула вниз. – Он хотел посмотреть, можно ли препарировать их головы без наркоза.
– Вот, дорогой друг, а если Академия решит, что образец представляет собой какую-никакую ценность, никто оперировать его не будет, а потом даже, может быть, еще и разрешат вернуть его на Землю, перед этим, конечно же, стерев память.
– Хорошо, Годрик, но я не понимаю, причем здесь ты, сердобольный. Ты вряд ли сможешь провести экспертизу, проверить показатели по листу и сверить их с Академскими.
– Я? Ни за что, даже пробовать не буду. Но я знаю того, кто все это знает и сможет помочь. – Хитро улыбнулся Годрик, соскочил со стола и отошел к окну, за которым сиял Петербург. – Красивый город, Вильгельм, только люди больно театральные и любят всякие выдумки. Кстати, люди здесь есть вполне ничего. С внешностью ты не прогадал, когда решил скопировать ее с себя, с меня… Ну, и с тех, остальных.
– Вы с Ванравом уже успели оценить здешних людей? Ты ведь не об этом хочешь поговорить, – вздохнул Вильгельм, а блондин, усмехнувшись, вернулся к товарищу и вновь уселся на краешек стола. Талия Годрика стянута корсетом так, что обхватить ее можно одной рукой.
– Судя по сигналам спутника, Норрис сейчас находится где-то в районе Тибета, а у него, вроде как, были способности изучать внутренние особенности людей…
Вильгельм вдруг перестал слышать. Мысль, что здесь, в прошлом, где-то был Норрис, живой Норрис, возможно, даже способный говорить с коллегами, и его Связистор мог работать, и прежде посещала его, но встретить друга спустя столетия исканий, чтобы после возвращения в будущее потерять его снова, Вильгельм просто не мог.
– Это другой Норрис, – прошипел Эльгендорф и отвернулся. – Даже если мы найдем Норриса здешнего, он не будет ничего знать. Нам нужен наш Норрис, наш, из настоящего, чтобы он на самом деле смог воспользоваться всеми научными данными, всеми приспособлениями, которые нам нужны. А его найти невозможно.
– Ты что, плачешь? – прошептал Годрик, спрыгнул со стола и оббежал стул Вильгельма.
– Отстань. Ты ведь знаешь, что я не люблю говорить о том, чего не вернуть! – ответил Почитатель и потер глаза. Жар, скопившийся в уголках глаз, унялся, но Вильгельм все еще чувствовал его внутри.
Годрик положил руку на плечо Эльгендорфа. Долго он молчал, словно тоже вслушивался в тихое постукивание копыт по мостовой, ветер, гулявший по улицам, и шепот деревьев под окном. Казалось, Годрик тоже успокаивался, собирался с мыслями, чувствовал, как что-то откусывает кусок внутри тела острыми зубами и оставляет след, которому не зажить никогда. Но стоило Вильгельму пошевелиться и посмотреть на Голдена, Годрик отпустил его плечо и спросил:
– Здесь еще отправляют письма голубями?
– А тебе нужен голубь? – спросил Вильгельм и закрыл глаза. Годрик провел пальцем по его скуле и резко дернул за мочку уха, как тогда, в отрочестве, будто пытаясь привести его в чувства.
Вильгельм вздрогнул и оттолкнул Годрика так сильно, что коллега отлетел в сторону и врезался спиной в стену. Может, человеку было бы больно, но Голден только рассмеялся.
– Если к тебе вдруг прилетит какая-то птичка с посланием, не спеши ее прогонять. Может, это будет не голубь.
– Хорошо, я буду ждать твою птицу. – Вильгельм махнул рукой. – А теперь, пожалуйста, если тебе больше нечего рассказать, оставь меня в покое.
– Только с датой я могу напутать. До сих пор не понимаю, почему ты не считаешь время по нашему календарю!
– Я не могу считать время по нашему календарю. У меня слишком много календарей на Земле и это нужно держать в голове, чтобы я в докладах ставил еще и вторую дату. Попробуй сначала все человеческие календари запомнить.
– Так вот почему ты уставший, – усмехнулся Годрик. – Тогда поживи какое-то время здесь и считай годы от рождения Иисуса Христа. Может, и я запомню, какой тут год.
Годрик, поправил сюртук, вытащил из вазочки конфету, положил в карман и только открыл дверь, как в его грудь врезался портной с мешком ниток, заплаток, веревок и еще бог знает чем.
– Простите, виноват! – прошептал портной, когда увидел насмешливое лицо Годрика. – Если вы заняты, я приду позже. Только возьму костюм, подшить надо. Вы не спешите, я могу и подождать.
– Не стоит, я ухожу. Мы уже поговорили.
– Правда? Тогда прошу вас, Вильгельм, подойдите, мне нужно промерить костюм.
– Конечно, занимайтесь важными делами. –
