— Интересная игрушка, — ледяным, незнакомым тоном, комментирует Хаски, кивнув на пистолет. — А вы что? Заодно теперь?
Кай снова пытается встать, глядя на Акросса, и на этот раз его останавливает щелчок снятого с предохранителя оружия. У Хаски тоже есть оружие, более того — то же, что и у Акросса. Один из его же пистолетов.
— На кладбище подобрал, — пожимает плечами Хаски. — Гулял-гулял…
Акросс еще больше мрачнеет, и у Кая ощущение, что он теряет их обоих — и того Акросса, который хотел искать вместе с ним убийцу, и того Хаски, который защищал и всегда был рядом. Но продолжать сидеть на месте он не может, наконец собирается с силами и поднимается, и вздрагивает от чужого, холодного тона:
— Куда собрался? Я в тебя целюсь.
Кай оборачивается — дуло пистолета смотрит ему в живот, и руки у Хаски не трясутся. Жуткими тенями рассредоточены по углам люди-хищники, тьма за плечами Акросса, в его лице.
— Ты ее убил? — спрашивает Акросс тоже совершенно чужим, ледяным тоном. — Зачем?
— Силы попробовать, — пожимает плечами Хаски. — Иногда, знаешь… Есть люди, которых убьешь — и уже никого не жалко будет. Да, Саш?
Кай по-прежнему не может заставить себя бояться. Он выпрямляется, полностью разворачивается к Хаски и не пытается прикрыться или уйти от прицела. Даже если Хаски сорвался, даже если он убил Гидру — выстрелить в Кая он не сможет.
— Наверное, круто, когда есть брат. Саша же всегда мечтал о старшем брате… А он тебе о прошлой семье не рассказывал? — спрашивает новый, чужой Хаски.
— Прекрати, — командует Кай, и, конечно, Хаски продолжает назло:
— Ох, отец его лупил… Хотя был ли он ему отец тот еще вопрос. Мать нагуляла. И папа стал замечать, что ребенок чем старше становится, тем меньше похож на него и больше на соседа.
Странно, как самые сильные эмоции зарождаются в животе, расползаясь оттуда по всему телу. Кай теряется — он никогда не знал, насколько Хаски глубоко залез в его прошлое и что именно видел, они это не обсуждали. Кай чувствует, что сейчас, на глазах у своей стаи, его, слабого и избитого, Хаски не послушает. Отсюда нужно убираться и попытаться поговорить потом, наедине. Но поговорить о чем, если Хаски опустился еще ниже, чем был до их встречи, до участия в играх?
— Но это ерунда, — свободной рукой отмахивается Хаски. — Знаешь, как Саша попал в детский дом, а потом и на твое место?.. Думаешь, отец его выгнал или так отходил, что он в больницу попал? Нет, его аккуратно били. Даже слишком… Саша сам себя со второго этажа сбросил. Руку сломал. И родителям ничего не сказал, с переломом в школу пришел, а когда спросили — ответил, что это отец. Вроде отцу какой-то срок дали за это? А ведь Саше всего семь было.
Было бы проще, если бы Хаски врал. Кай стискивает зубы, чтобы унять дрожь. Выпрыгнуть со второго этажа, и без свидетелей, было непросто. Почти сутки при ноющей боли в руке делать вид, что с тобой все в порядке и не плакать, терпеть. Каю казалось, если мама заметит перелом, она придумает что-то, чтобы спрятать ребенка дома, не ходить к доктору. И тогда все усилия напрасны.
Какое-то время потом были добрые люди, которые делали вид, что им не все равно. Они хлопотали над Каем и выспрашивали: как часто папа пьет, как часто распускает руки, бьет ли маму или только его и как же это мама-то позволяет? Кай не мог попасться на лжи, потому что кроме перелома все было правдой.
В детском доме было так же страшно, временами тоже больно, но даже там он не жалел, что смог сбежать. Ему казалось, что у родного отца такие права на него, что однажды он мог убить Сашу.
И Кай каждой порой кожи чувствует, что сейчас такая же власти над ним, право обладания, и у Хаски. Потому что Хаски столько раз его спасал, что теперь может и уничтожить. Кай и не заметил, когда успел так запустить эту ситуацию.
— Я ее из-за тебя убил, — сквозь зубы выдыхает Хаски. — Ты ведь сам знаешь… А получается, что зря.
— Я тебя не просил, — срывается Кай. — И ты знал!..
— Кай, отойди, — команду Акросс. — Я его пристрелю.
Хаски поднимает пистолет выше, к сердцу.
— Только дернись.
— Ты не выстрелишь, — заверяет Акросс, но Кай чувствует свое будущее. Рана от пули в груди начинает болеть за секунду до того, как Хаски нажимает на курок.
Сильным ударом Кая толкает назад, время застывает, сгущается вокруг него, и Кай слышит женское, почти истерическое:
— Что ты наделал?! Зачем?! Ты должен был защищать Кая, я это в тебя вкладывала!
— Я что, похож на марионетку или верного пса?
— При чем тут?.. Какой смысл в том, что ты говорил? В том, что сделал, если в итоге ты пытаешься убить Кая?
— Слишком много клином на нем сошлось. Слишком жутко от себя, от этой преданности…
— И ты решил избавиться от этого, убрав Кая?.. Ты меня недооцениваешь, Хаски.
Кай видит платье пышными юбками, но образ расплывается, становится похожим на облака. Время застыло, но боль — нет. Она распространяется от ранения по телу, тянет к полу и с утроенной силой вспыхивает, когда Кай наконец падает. Кто-то гасит мир.
Кай тонет, и это кажется ему логичным, как если бы последним воспоминанием была перевернувшаяся лодка. Но вода кругом черная, и он не может вспомнить, как правильно плавать. Волны толкают его то к спасительному берегу, то к темной, беспросветной глубине.
В конце концов, от Кая ничего не зависит, но, уже выбившись из сил, он ощущает под пальцами ил, вытаскивает себя на берег. На желтом песке остаются красные кляксы, но Кай не ранен, только жжет плечо и саднит отчего-то горло. Какое-то время он лежит, вцепившись в берег, пытается отдышаться. Волны облизывают его ноги, но больше не могут затащить обратно, в штормовое черное море.
И все же — Каю беспокойно, как оказаться в фильме ужасов. Он приподнимает голову, чтобы осмотреться, куда попал. На берегу уже есть чьи-то следы, цепочка их уходит в лес. Одиночество тут жутко настолько, что Кай поднимается и идет искать этого единственного человека, оказавшегося с ним в одной западне.
При входе в лес окружающий мир начинает меняться, скрывается черное море, даже просвет к нему теряется, и сам лес как картинка-мозаика перестраивается, стесывается, и вокруг Кая уже пустырь с месивом грязи, обнесенный колючей проволокой. Кай сглатывает, осматриваясь, и вместе со временем в этом мире запускается и проливной дождь, и откуда-то издали слышен приближающийся собачий лай. Этот звук, шум своры, похож на цунами.
И вся эта лавина производит на Кая такое впечатление, словно явились Всадники Апокалипсиса. Прежде, чем успевает осмыслить это разум, приходит в движение тело, и Кай, оскальзываясь, спотыкаясь, но с низкого старта поднимаясь снова, рывками, бежит вперед к забору, к колючей проволоке, он попадается в этот клубок как рыбка в сеть.
