Я взял кинжал, намотал закладку на рукоятку. Не то. Намотал на более широкие ножны — совпало. Получилось три полных оборота. Буквы теперь складывались в строки без пробелов, идущие от первого витка закладки до последнего, в каждой по два-три слова. Чтобы прочитать весь текст, надо было поворачивать ножны. На противоположной стороне закладки было продолжение. Хотя написано было на классической латыни, но, поскольку не было ни заглавных букв, ни пробелов, ни точек-запятых, прочитать и понять правильно оказалось не просто. Если я не ошибся, епископа Бернарда благодарили за отравление Франциски и уведомляли, что вознаграждение прибудет со следующим посыльным, поскольку сумма очень велика, требует хорошей охраны. Далее ему предлагали найти человека, который смог бы убить герцога, голову которого оценили в три тысячи триенсов, то есть тысячу солидов. Сам епископ в награду получит то, что просил — молот. За тысячу солидов в Аквитании можно приобрести большое поместье или купить пару улиц домов в том же Бордо или Тулузе. По идее награда самому епископу должна быть больше, но тогда непонятно, почему получит молот? Разве что этот предмет будет сделан весь из чистого золота. Или этим словом обозначается что-то другое, типа населенного пункта или большого поместья. У меня появилось несколько вопросов, ответы на которые пошел узнавать у хозяина постоялого двора, который был нынешним вариантом средств массовой информации, потому что путники останавливались у него и делились новостями.
Ульрих возле ворот таскал за ухо своего старшего сына — вихрастого малого, похожего на мать, которому было лет одиннадцать. Пацан орал благим матом и клялся всеми святыми, что больше так не будет.
— Что он натворил? — вмешался я в воспитательный процесс.
Отпустив покрасневшее, левое ухо сына, который сразу дернул со двора, любящий папаша сообщил:
— Украл яйца куриные и обменял на глиняную свистульку!
— Может, музыкантом вырастет, — предположил я.
— Зачем ему быть нищетой бродячей, если получит в наследство постоялый двор?! — возмущенно произнес Ульрих.
Знал бы он, как в двадцать первом веке будет жить «нищета бродячая»!
— Не подскажешь, в последнее время не умирала в Тулузе какая-нибудь Франциска, знатная и богатая дама? — задал я вопрос.
Задумавшись ненадолго, он ответил:
— Нет, не слышал. Тулуза далеко от нас, вести оттуда редко доходят.
— А о смерти кого-нибудь другого говорили, что был отравлен? — задал я вопрос по-другому.
— Такое было! С месяц назад купец, останавливавшийся у меня, рассказал, что умер от живота командующий дружиной Реджихард. Ходили слухи, что его отравили враги нашего правителя, — радостно поведал хозяин постоялого двора, потом шлепнул себя рукой по лбу и добавил: — Чуть не забыл! Прозвище у него было Франциска!
То, что я принял за женское имя, оказалось любимым оружием франков, от которых и получило название. Существовала в двух видах: с длинной, метр и более, рукояткой, чтобы рубить двумя руками, и с короткой, полметра или чуть более, предназначенная для метания. Лопасть имела длинную и узкую, расширяющуюся к полукруглому лезвию, а обух тупой. Я видел в прошлую мою эпоху, как франциска второго вида, посланная умелой рукой метров с двадцати, пробила железный шлем и влезла в голову чуть ли не наполовину.
— Не знаешь, сколько в Аквитании герцогов? — спросил я.
На этот раз Ульрих вспоминал так долго, что я подумал, что у него процессор завис, надо перезагрузить.
— Покойный Лупа был герцогом, а его сын Эд стал независимым правителем. С тех пор нет у нас герцогов, только графы, — наконец-то выдал он.
— А чьим герцогом был Лупа? — поинтересовался я.
— Как чьим?! — удивляясь моей тупости, воскликнул хозяин постоялого двора. — Нашим, Аквитанским!
— Я имею в виду, кому он подчинялся? Кто был над ним правителем? — опять задал я вопрос по-другому.
— Правитель всех франков Хильдеберт, который помер лет шесть назад. После его смерти наш Эд и объявил себя рексом, — ответил Ульрих.
Германские правители носили и в мою предыдущую эпоху, и сейчас титул дукс (у римлян: военачальник, вождь; сейчас так величают герцога) или, самый главный из них, рекс (так у римлян назывался верховный жрец, а позже любой правитель). Так вот Эд Большой до недавнего времени был дуксом, а потом назвал себя рексом. Королями, как буду величать их по привычке, они станут в русском языке в честь Карла (Carolus) Великого, который, как догадываюсь, где-то на подходе, может, встретимся в следующей эпохе.
— А кто сейчас король франков? — спросил я.
— Да у них теперь два короля. Сперва был Хильперик, а месяца полтора назад его победил мажордом Карл и в Австразии посадил королем Хлотаря. Так что Хильперик теперь правит только в Нейстрии и Бургундии, — рассказал он.
— Кто такой мажордом Карл? — продолжил я выяснять.
— Его отец, тоже мажордом, был реальным правителем франков, менял королей, как хотел. И сын туда же. Не зря ему кличку дали Мартелл (Молот)! — сообщил Ульрих.
Вот теперь мне всё стало ясно. Точнее, многое, но на остальные вопросы хозяин постоялого двора уж точно не знает ответы. Молот — это не награда, а подпись, хотя сомневаюсь, что такой знатный человек будет подписывать кличкой, пусть и секретное послание. Да и зачем ему пересылать такое через Бордо, а не напрямую?! Видимо, это епископ Григорий что-то замутил против, скорее всего, епископа Бернарда. Хочет отомстить за что-то или занять место? В столице королевства Аквитания, как-никак, веселее, чем в забытом богом Бордо.
Оставалось понять, зачем выбрал меня на роль почтальона, чем она может мне грозить? Даже если меня схватят в момент передачи рукописи, что маловероятно, с гонца спроса никакого. Ладно бы, послание было из Константинополя, а на подданных Карла Мартелла я уж точно не похож. Да и алиби, какое-никакое, у меня есть, если им вообще поинтересуются, а не отрубят голову раньше. Скорее всего, я понадобился именно потому, что нахожусь в королевстве, так сказать, проездом. Когда найдут закладку и расшифруют ее, епископ Бернард, который наверняка читал Августина, поэтому даже перелистывать рукопись не станет, удивится, увидев ее, а когда ему предъявят обвинение в государственной измене, скажет в оправдание, что это подарок какого-то богатого чужеземца, приехавшего непонятно откуда и уехавшего неизвестно куда. И кто ему поверит?!
9
Аквитания пока что — территория девственных лесов. Даже возле римской дороги деревни попадаются редко, и они малы, два-три десятка домов, построенных из дерева, с соломенной крышей, земляным полом и сложенным из булыжников очагом у стены, расположенной напротив двери, и имеющей прорубленное отверстие для выхода дыма. Во все времена, если хочешь посмотреть, как жили твои предки лет пятьдесят-сто назад, поезжай в деревню. Видимо, так жили все франки, включая знатных, до того, как захватили эти земли. Поля, отвоеванные у леса, невелики и возделаны плохо, деревянными сохами. Выращивают на них пшеницу, бобовые и овощи, а возле домов виноградники — два-три ряда коротких и невысоких шпалер из столбов, вкопанных в землю, и жердей, прикрепленных к ним горизонтально. Урожая даже в хороший год едва хватает на налог королю и пропитание многодетной семьи. Народ тут дикий, плодится быстро. Выручают их лес и реки и озера. И еще проходящие мимо караваны, которым продают рыбу, дичь, грибы, ягоды и, очень редко, меха белок, лисиц, куниц, волков, медведей. Точнее, рулит бартер. Сирийский купец Зая расплачивался с крестьянами солью, которую вместе с рыбой, соленой в бочках и вяленой в рогожах, везет в столицу королевства Аквитания. За одну щепотку брал продуктов на прокорм трех-четырех своих возниц и охранников, которых вместе со мной было тридцать семь. Считать, читать и писать никто из крестьян не умеет, торг идет на жестах, порой неприличных. Последние, как я убедился, одинаковы во все времена и у всех народов, хотя и не без вариаций.
С караваном шагают два десятка строителей, возвращавшихся после постройки часовни в Бордо в столицу королевства, десятка четыре бордосцев, у которых были там дела, и две дюжины монахов, чтобы поклониться мощам святого Сернена, первого епископа Тулузы, похороненного в монастыре недалеко от нее. Последние ничего не платят деревенским, но разводят лохов конкретно. Если судить по количеству отобранных ими продуктов во искупление грехов, крестьяне с утра до вечера только и делают, что пляшут под дудку дьявола.
