— А денариев нет? — с надеждой спросил кузнец.
— Где я тебе полсотни наберу?! — возмутился я.
— И то верно, — печально согласился он. — Ладно, железа и угля куплю на него. На год запас будет.
Некоторым так мало надо для счастья!
6
Мы договорились с кузнецом, что я зайду на следующий день до обеда, заберу подковы и отдам последние десять денариев. С утра я пошел в город, где забрал готовое седло. Подушки были набиты лосиной шерстью, которую шорник продемонстрировал мне вчера. Расплатившись с ним, пошел на постоялый двор. Всё, к бою и походу готов. Осталось дождаться караван в Тулузу или любой другой город в той стороне. В одиночку далеко не проедешь. Меня предупредили, что прошлый год был дождливый, неурожайный, и многие отправились искать счастье на большой дороге, причем очень часто жертву еще и съедали. Говорят, ели не только чужаков, но и собственных детей.
На постоялом дворе меня ждал худой долговязый крестьянин в старой латаной тунике. Во все времена во всех странах у крестьян одинаковое выражение лица — пожалейте меня, бедолагу! Это когда ему что-то надо. Если тебе что-то надо от крестьянина, тут же изобразит карикатуру на своего барина. Чуть позади него стоял пацаненок лет двенадцати, довольно рослый и слишком худой для своего возраста.
— Господин, мне сказали, что тебе нужен молодой раб. Купи моего сына, — жалобным тоном произнес крестьянин.
— Тебе не жалко сына продать в рабство?! — удивился я.
— А что делать, господин?! — обреченно воскликнул он. — У тебя он хоть сытым будет.
Живу богато, поэтому все время забываю, что вокруг много людей, которые голодают.
— Сколько ты хочешь за него? — спросил я.
— Сто денариев, — быстро ответил он.
Это цена молодого крупного вола.
— Хорошо, покупаю его, — согласился я.
— А девка тебе не нужна? — спросил крестьянин уже тоном торговца. — Продам недорого.
— А что, у тебя и дочки лишние?! — насмешливо произнес я.
— Четыре штуки, — сообщил он. — Не знаю, куда их девать. В жены без приданого никто не берет.
— Нет, мне ехать далеко, а с девкой в дороге хлопот много, сам знаешь, — отказался я.
Крестьянин долго вертел, рассматривая, три солида, которые я отдал в оплату за сына, добавив двадцать денариев сверху. Видимо, видел в первый раз и плохо представлял их стоимость.
— Каждая золотая монета равна сорока денариям. За две тебе продадут хорошего вола, а за три можно взять пару посредственных, — подсказал я.
— Мне одного хватит. Почва у нас легкая, — облегченно вздохнув, произнес он, после чего, не попрощавшись с сыном, быстро, почти бегом, умотал со двора.
Вообще-то все поля возле города уже были вспаханы и засеяны, но у бедности, видимо, свой график полевых работ.
— Как тебя зовут? — спросил я пацаненка.
— Бамбер, — ответил он.
С нынешнего германского его имя переводится, как ствол дерева. Судя по росту, угадали.
— Братья есть? — поинтересовался я.
— Старший и младший, — ответил он.
Значит, ему светила роль батрака у старшего брата. Землю в аренду человеку, у которого нет ни тяглового скота, ни сохи, вряд ли кто-нибудь сдал бы. Хотя, как мне рассказал хозяин постоялого двора Ульрих, монастыри иногда дают участок и помогают вспахать землю, но за это потом придется отработать или отдать дополнительную часть урожая, которого и так едва хватает на оплату аренды и пропитание семьи.
Мы пошли в мою комнату, где Бамбер помог мне облачиться в доспехи. Сперва я надел шелковую рубаху и штаны, которые заправил в сапоги. К зиме надо будет раздобыть хлопок и пошить тонкую фуфайку и штаны. Потом облачился в кольчугу и шоссы. Далее были бригандина, оплечья, наручи и поножи. Я решил прокатиться на коне, чтобы не застаивался и привыкал к моему весу, а заодно и самому размяться. Судя по всему, в этой эпохе скучать не дадут, не раз придется пускать в ход оружие.
Когда я, позвякивая железяками, спускался по лестнице, Меик выбежала из кухни, чтобы узнать, что это так грохочет. Видимо, в доспехах я выглядел намного круче, потому что женщина замерла с открытым от удивления ртом. Она видела мои доспехи, знала от мужа, что я воин, причем не мелочь пузатая, но осознала мой статус именно сейчас, увидев при полном параде. Почти полном, потому что шлем вместе с пикой я нес в руках, а щит и заодно пейтраль и шанфрон тащил Бамбер, шагавший следом.
— Поеду прокачусь, — сказал я Меик. После чего показал на Бамбера и распорядился: — Накормишь моего слугу, когда вернется.
— Да, господин, — молвила она таким тоном, словно перед ней сам првитель Аквитании.
Несмотря на то, что вырос в деревне, Бамбер имел смутное представление, как седлать коня. Слишком это дорогое удовольствие для бедных крестьян. Я вывел Буцефала, как по привычке назвал жеребца, во двор, а слуга принес сетчатую попону и вальтрап (покрывало под седло) и само седло, которые висели там на бревне, закрепленном горизонтально. Пока я угощал коня припасенной заранее морковкой, Бамбер специальной щеткой почистил его спину. Вроде бы в стойле и повернуться коню негде, а утром у него такой вид, будто всю ночь валялся на земле. Затем слуга накинул и разгладил попону. Аборигены научились делать их из мелкой сетки, которая защищает от мух и некрупных оводов. Я купил две такие, в том числе и для вьючного коня. Затем я показал, где и как положить разглаженный вальтрап: шов, соединяющий две половины, должен идти над позвоночником. Следующим было седло со стременами. Затянуть подпругу туго у пацана пока не хватало силенок, сделал сам. Дальше было надевание уздечки, вкладывание трензелей в рот, проверка, чтобы лежали на беззубой части челюсти, иначе коню будет больно, а потом и наезднику. Последними и самыми легкими операциями были крепление пейтраля и шанфрона.
Не уверен, что слуга все понял и запомнил, но старался, не откажешь. Наверное, подгоняла мысль, что скоро его накормят. Судя по тому, как Бамбер давился слюной, когда проходили мимо кухни, сегодня он если и ел, то очень давно и мало.
Я сел в седло, взял у слуги пику и шагом поехал к кузнице. Бамбер шел за мной. Выражение лица у пацана было такое, будто это он, облаченный в доспехи и вооруженный, едет на коне.
Ребятня, бежавшая с криками по дороге впереди меня, предупредила кузнеца, и он вышел встречать. Как и хозяйка постоялого двора, смотрел на меня так, точно увидел в первый раз. Я отдал ему последние десять денариев, а кузнец вручил Бамберу восемь запасных подков. Пацан с удовольствием сопровождал бы меня и дальше, но пришлось возвращаться на постоялый двор.
А я поскакал рысью, распугивая кур, гусей и поросят, которые считали дорогу своей вотчиной. Я опять на коне во всех смыслах этого слова!
7
Моя поездка в доспехах на коне оказалась удачной рекламной акцией. Раньше бордосцы видели во мне чудаковатого иностранца при деньгах, якобы воина, а после начали относиться, как к тяжелому кавалеристу — элите нынешних армий. Купить коня и отличные доспехи себе и ему могут только очень богатые люди. Большую часть армий составляют сейчас босые пехотинцы с копьем, топором, щитом и иногда — крутяшки! — в кожаных шлеме на металлическом каркасе и куртке. А во все времена встречают по одежке и провожают так же. Разве что умные провожают по уму, но таких, к счастью, во все времена мало, иначе бы человечество давно самоистребилось.
Сразу же последовало и приглашение на службу. Утром пришел смуглокожий мужчина лет сорока, улыбчивый и суетливый, как комок ртути. Оказался сирийским купцом с забавным для русского уха именем Зая. Обращаясь к нему по имени, чувствовал себя гомиком.
— Клибанарий, мне сказали, что ты собираешься в Константинополь, — тонко лизнув, начал он разговор.
От льстецов есть польза: они подсказывают, к чему надо стремиться. В предыдущую мою эпоху клибанарий — это тот же катафракт, только имеющий более надежные и, как следствие, дорогие доспехи и служащий не в комитатенсе, а в элитном подразделении — палатине или охране императора. Не думаю, что с тех пор что-то изменилось. Может, действительно, податься в клибанарии?!
