— Он сказал, что ты решил выдать нас киргизам, поэтому мы должны опередить их и напасть первыми, — продолжал кто-то из разбойников. — И мы поверили ему, потому что…
Гордон не слушал. Он зарычал, так что разбойники в ужасе попятились, и молнией метнулся к Узун-беку. Через миг туркмен упал с раскроенным черепом, даже не успев отразить удар. Остальные в ужасе молчали, не сводя глаз с окровавленной сабли Аль-Борака.
— Шакалы! Поганые псы! Безмозглые обезьяны! — каждый выкрик был подобен удару кнута. — Тупоголовые мулы! Или я не велел вам оставаться в укрытии? Много ли значит мое слово? Стоило этому поганому беку открыть рот, и вы помчались, как ишаки к кормушке! Кто из вас видит дальше собственного носа? Вы думаете, вам простят кровь этих людей? На вас ополчится все их племя, и вас убьют, как бешеных собак, и это лучшее, чего вы заслужили! Где ваша добыча? Где золото, которым набиты повозки киргизов?
— Там не было золота, — опустив голову, пробормотал один из разбойников.
Гордон мотнул головой и презрительно засмеялся.
— Псы роются в отбросах и надеются найти золото! Вы так и сдохнете среди отбросов, и я пальцем не пошевельну, чтобы вас спасти!
— Убейте его! — крикнул один из разбойников. — Убьем его и вернемся туда, откуда пришли. В этой проклятой стране мы не найдем добычи!
Нельзя сказать, чтобы это предложение было встречено с энтузиазмом. Во время атаки туркмены успели полностью разрядить свои винтовки, и ни один не рискнул бы подтянуть к себе сумку с патронами. Даже если бы барабан револьвера, который висел на бедре у американца, был пуст, даже если бы его волшебная винтовка была бы разряжена — оставалась кривая сабля, которую Гордон по-прежнему держал в руке, быстрая и смертоносная, как гюрза или кобра.
Их нерешительность не укрылась от американца. Он презрительно усмехнулся и обвел разбойников взглядом, который не предвещал ничего хорошего. Сейчас, начни он убеждать их или уговаривать, это стоило бы ему жизни. Оскорбления и угрозы оказались куда более действенными. Они были шакалами, но жили по закону волчьей стаи и подчинялись тому, кто был самым сильным и свирепым волком из них. И разбойник, который только что предложил убить Гордона, знал это не хуже остальных.
— Ладно, давай расстанемся мирно, — произнес он. — Иди своей дорогой, а мы пойдем своей.
Это была последняя попытка сопротивления. Каким-то непостижимым образом Аль-Борак обрел над ними власть, и это было странно. Но Гордон лишь отрывисто рассмеялся.
— Ваша дорога ведет в адское пекло. Вы пролили кровь, которая требует отмщения. Неужели вы думаете, что никто не спасся бегством? Эта весть разнесется, как ветер, и все узнают, что вы сделали! Все киргизы, как один, поднимутся против вас и выследят еще до следующего восхода солнца. Их будет много тысяч, они затравят вас, как шакалов, и затопчут конями, чтобы не осквернять вашей кровью клинки и не тратить на вас пули и стрелы!
Речь произвела должное впечатление. Несколько человек начало озираться по сторонам, словно на холмах вот-вот должны были появиться киргизские всадники.
— Веди нас на восток! — выпалил один из разбойников, протолкавшись вперед. — Надо убираться из этой проклятой страны, пока они в самом деле не подняли тревогу!
Гордон резко повернулся к нему и посмотрел так, что туркмен съежился.
— На восток? Путь на восток отрезан! Оттуда идет большой отряд всадников — я видел их в бинокль. Идите на восток или оставайтесь здесь, раз жизнь вам настолько опротивела. Обещаю, никто из вас не доживет до утра. Те, кто хочет жить, поедет со мной, и только вперед.
Разбойники начали паниковать, и Гордон насторожился: справиться с паникой бывает труднее, чем с открытым сопротивлением. Кони, чувствуя беспокойство всадников, топтались на месте и фыркали.
— Это ты заманил нас в ловушку! — истерично заорал кто-то. — Теперь мы все погибнем. Сам дьявол прислал тебя к нам!
— Молчите, тупорылые псы! — звонко выкрикнул Орхан-шах. Он был одним из пятерых, кто отправился с Гордоном. — Не он заставил вас нападать на киргизов! Зато он может привести нас к добыче, о которой говорил! Он знает эту страну, а мы нет, и если мы его убьем, не останется никого, кто сможет нас спасти!
Он нашел самые нужные слова. Все взгляды тотчас обратились на американца, и они были исполнены настоящего благоговения.
— О, мудрейший из мудрых! — кажется, Гордон уже слышал этот голос. — Воистину, мы псы, роющиеся в отбросах! Спаси нас от нашей глупости! Мы повинуемся тебе, только выведи нас из этой страны смерти! И покажи нам сокровище, о котором ты говорил!
Усмехнувшись, американец убрал саблю и начал распоряжаться. Он ничего не пояснял, но туркмены и в самом деле подчинялись безропотно. Они были не настолько глупы, чтобы не понимать, что стали орудием для осуществления планов Аль-Борака. Но в волчьей стае приказы вожака не обсуждают.
Кони кочевников разбежались, но несколько удалось поймать. Их немедленно навьючили тюками с едой и утварью из разгромленного лагеря. Туркмены потеряли шестерых товарищей, еще двенадцать были ранены. Мертвых оставили там, где они лежали, а тяжелораненых привязали к седлам коней. Их стоны были ужасны, но еще ужаснее был вой, доносившийся из зарослей, где прятались уцелевшие киргизки. Он казался погребальной песнью бесприютных духов, стенающих в ночи.
Гордон не стал обшаривать холмы, чтобы отыскать след англичан. Теперь его целью был Йолган, и он не сомневался, что найдет своих врагов там. А для начала надо было уйти от киргизов, которые действительно преследовали его отряд. Похоже, это преследование началось уже давно, однако вид разгромленного лагеря, на который кочевники непременно наткнутся, приведет их в настоящее бешенство.
Поэтому вместо того, чтобы направиться через равнину, Гордон повернул свой отряд к холмам, которые окружали ее с юга. Петляя по чуть заметным тропкам, он, тем не менее, упорно продвигался на запад. Около полуночи один из раненых, привязанных к седлу, умер, а остальные то и дело начинали бредить. Однако туркмены остановились ровно настолько, чтобы спрятать тело в узкой расщелине. Они двигались тихо, словно призраки, то появляясь из-за холмов, то исчезая во тьме, и лишь цокот копыт и стоны раненых нарушали ночную тишину.
Примерно за час до рассвета Гордон вывел свой отряд к ручью, который извивался в разломе известняковой скалы, — широкому, но мелкому, с твердым каменным дном. Около трех миль всадники ехали по ручью вброд, а затем выбрались на берег — на той же стороне.
