— Если бы...
— Что? — не понял Томас. — Не знаешь, где твой ад?
— Нет его, — ответил Олег тоскливо. — Увы, я из того времени, когда ада еще не было. Как и рая. Вообще потустороннего мира не было! Кто умирал — переселялся в зверя, птицу, рыбу, дерево... Опять умирал, опять переселялся. Снова попадал в тело человека... Шел круговорот душ, никто земли не покидал.
Волосы зашевелились у Томаса на затылке:
— И как же ты...
— Да так. Свой ад и свой рай ношу в себе.
Он умолк, вскинул голову. Из раскаленного неба сыпался... снег. Томас поспешно поднял забрало, подставил снежинкам разгоряченное лицо. Не мираж, кожу покалывало приятной прохладой. Они тут же таяли, испарялись, но... снег в аду?
Олег сказал пораженно:
— Не иначе как твой Макдональд не так истолковал герб... там, на Земле. Или женщина сказала правду.
— Макдональд да неверно истолкует? — поразился Томас. — Сэр калика... Ты в пещерах вовсе оторвался от жизни.
Плато уперлось в отвесные горы. Снова искали проходы, пробирались по узким тропкам. Старые горы все источены пещерами и кавернами как старый пень короедами, если не больше, а это были настолько старые, что вовсе ушли под землю, оказавшись в потустороннем мире. Калика отыскал пещеру,
что переходила одна в другую, тянулась на мили, иногда сужаясь до тайного выхода из замка, но затем обязательно расширяясь так, что в ней поместился бы королевский замок с его башнями и крепостными стенами.
В одной из пещер Томас узрел жуткую сцену, где огненно рыжий огромный человек распластался вверх лицом на широком камне. Руки и ноги были неестественно вывернуты назад, Томас с трудом рассмотрел в слабом свете толстые цепи, человека приковали так, чтобы чувствовал боль в вывернутых суставах. Над ним висела толстая отвратительная змея, уже убитая. Из бессильно раскрытой пасти мерно срывались тяжелые капли. Рядом с прикованным стояла, привстав на цыпочках, женщина с распущенными волосами. В ее поднятых кверху руках смутно поблескивала чаша, она держала ее на головой распятого. Яд падал черными каплями, Томас слышал овальное бульканье.
Пальцы женщины дрожали от напряжения. Металлическая чаша была тяжела, к тому же яд уже наполнил почти доверху. Ее лицо было смертельно бледным, руки напряглись, удерживая чашу в неудобной позе. Томас видел, как она закусила губу.
Томас раскрыл рот, но Олег сказал негромко:
— Поглядел и мимо. Это не наше дело.
Томас послушно скользнул вдоль стены за другом, но прикованный человек вдруг страшно рванулся в своих странных путах:
— Эй ты, рыжий!.. Не прячь лицо, я тебя узнал!.. Порви мои цепи! Ты же сможешь, чужак.
Женщина лишь чуть скосила глаза, чаша в ее руках не дрогнула. Томас с сомнением посмотрел на цепи, скованные невесть из какого металла, если это металл, ибо похоже скорее на паутину, если можно вообразить паука размером с корову. Будь цепи булатные, этот рыжий сам давно бы порвал, понятно. Вот какое сложение. Да и кто бы не порвал...
— Если порву, — спросил Олег с сомнением, — что будешь делать, Локи?
— Отомщу, — прохрипел рыжеволосый. — Я им всем отомщу страшно!
Женщина осторожно убрала чашу и, держа на вытянутых руках, опрометью бросилась к дальней стене. Из пасти змеи черная капля упала на голову прикованного. Локи рванулся, взвыл, забился с судорогах, закричал. Томас видел, как молниеносно меняются выражения боли, ненависти, страдания, жажды отомстить, сокрушить, уничтожить...
Еще две капли успели упасть на мокрые волосы, женщина вернулась бегом, торопливо подставила чашу под четвертую каплю, успев подхватить на лету в последний миг железным краем. Томас присел на корточки, оглушенный ревом, неистовым криком, в котором жажды мести было больше, чем страданий.
— Ты видишь? — вскричал Локи. — Видишь, что сделали?
— Мерзавцы, — выругался Олег.
— Освободи!
— Ты еще не остыл, — сказал Олег сожалеюще. — Ты сам был не совсем прав... Зачем Бальдра убил?.. Ну не ты, а кто стрелу слепца направил? За эти тыщи лет мог бы и одуматься. Ну, не раскаяться, это чересчур по-христиански, есть теперь наверху такая рабская вера, а как бы одуматься, перестать думать о таких мелочах, как убить кого-то, обворовать... пусть даже верховных богов, выманить сокровища...
Локи рванулся, каменная стена затряслась, а земля по ногами дрогнула. Голос прикованного был страшен:
— Это тебя всегда мотало, как собачий хвост, из стороны в сторону! А мужчина, бог он или человек, не меняется!
Олег отступил на шаг. Томас чувствовал, как в голосе калики проскользнуло сожаление:
— Ну, тогда виси. Я живу в мире, который жаждешь сжечь в Рагнареке.
Если это и случится, то не я ускорю конец света.
Он поспешно пошел прочь. Страшный крик ударил в спину с такой силой, что Томаса швырнуло вдоль стены:
— А ты? Вспомни, что сам творил?.. Во что превратился, рыжий?
Оглушенный Томас смутно слышал, как оскорбленный Олег пробурчал что-то вроде «сам рыжий» или «от рыжего слышу», затем выступ скалы скрыл их. Томас смутно догадывался, что женщина невольно подсказала им дорогу: страшный яд за столетия, если не больше, прожег каменные стены.
Он сказал дрогнувшим голосом:
— Чудится мне, что она это проделывает долго.
— Не то чудно, — буркнул калика, не оборачиваясь, — а что женщина! Пес, что лизал цепь Амирани — понятно, но пес — человек преданный...
Томас оскорблено смолчал.
Олег потянул воздух носом, остановился. Томас тоже быстро огляделся. В горячем воздухе, полном запахов серы и горящей смолы, появился другой запах, странно знакомый. Тут же исчез, но калика поднял палец, повертел головой, быстро пошел между скалами.
Томас, боясь привлечь внимание грохотом железных подошв, крался почти на цыпочках, от чего заныли мышцы голени так, что едва не вскрикнул от внезапной судороги. Запах появился снова, даже не запах, а аромат, так бы его назвал Томас, исчез, сдвинутый волной воздуха, но калика уже шагал уверенно, и когда Томас услышал запах в третий раз, тот уже не исчезал, становился крепче, как запах старого вина.
Калика остановился, Томас едва не столкнул его с уступа. Чуть ниже, едва не касаясь темными панцирями подошв калики, пробегали быстрые, блестящие, как уголь на изломе, тела. Длинные сяжки нацелено щупают воздух, шесть сильных ног несут быстро и ловко, а предостерегающе разведенные челюсти грозят неприятностями всякому, даже черту, это Томас понял с холодком по спине.
У муравьев, что бежали справа налево, в жвалах было пусто, лишь острые зазубрины блестели хищно и угрожающе, а несли обратно уже знакомые Томасу блестящие комки. Сердце учащенно заколотилось, в крупных комьях, размером с человечью голову, сразу выхватил взглядом тусклый блеск, из-за которого крестоносное войско можно было заставить снять осаду с одного города и бросить на другой.
