— Не перестарался? — деловито спросила девушка.
На всякий случай склонившись над распростертым на земле Званцо, Кинжал отрицательно помотал головой.
К рассвету они без всяких приключений добрались до гор, перевалили их по подсказанной Рикатсом тропе и только на той стороне позволили себе забыться коротким тревожным сном. После чего направились к лагерю объединенной армии, где Мекит рассчитывал обнаружить Рикатса.
Все это Кинжал пересказал, разумеется, с существенными купюрами и сокращениями, передавая только самую суть. Однако когда он счел свое повествование завершенным, Рикатс удивленно вскинул бровь.
— А где же окончание твоей истории, парень?
— Что ты имеешь в виду? — снова надевая маску деревенского простофили спросил Мекит.
— Ты, сожри тебя Рыба, прекрасно понимаешь, что я имею в виду! — рыкнул Рикатс. — Как, как во имя всех богов, тебе удалось уговорить Зевуара прийти сюда?
Кинжал испустил долгий покаянный вздох.
— Должен признаться, Рикатс, мне это и не удалось.
— То есть… как не удалось?
Выражение лица у главы армии сейчас было исключительно потешное, и Мекит им наслаждался. Хотя виду, разумеется, не показывал.
— Никак! — сокрушенно признался он. — Чего я только не делал, чтобы его убедить, разве только головой об стол не бился. Все напрасно.
Лицо Рикатса покраснело, глаза готовы были вылезти из орбит. Он готов был взорваться, и взрыв этот вполне способен был уничтожить ближайшее окружение.
— Если ты не убедил Зевуара, — медленно, проговаривая каждое слово, начал Рикатс, — то…
— То его убедила я, — встряла в разговор Юмила.
— Ты?! — теперь краска стремительно сходила с лица Рикатса.
Юмила просто кивнула.
Несколько мгновений Рикатс еще молчал, а потом внезапно разразился хохотом. Все встало на свои места. Зевуар может быть сколько угодно умным и хитрым, скрытным и подозрительным. Прежде всего он остается Девой. Этого не сотрешь и не изменишь. Разумом он может не доверять женщине, но в глубине души… Слова женщины для него всегда будут более вескими и значимыми, чем слова мужчины. И если он мечется, балансируя на грани между верой и неверием, именно женщина — не мужчина! — способна подтолкнуть его в нужную сторону.
— Забавно. Это надо запомнить, — пробормотал Рикатс, выходя за ворота.
Восточная граница Земли тельцов, город Арисса. Второй день Арисской ярмарки.
Кто бы мог помыслить еще вчера: Кайя, то есть, Найана, красавица Найана, дочь главного городского жреца, сиротливо стоит на пороге отцовского опустевшего дома, и не сводит заплаканных глаз с инородца, удаляющегося прочь по мертвой улице. Сардар не оглядывался. Он сделал для нее все, что мог в сложившихся обстоятельствах: довел до дома.
Он ушел, не попрощавшись, не хотел с ней говорить. О чем говорить? Зачем говорить? В его ситуации говорить — значит оправдываться. В чем оправдываться?! В том, что пустил кровь старому упырю, ее папаше? В том, что бросает одну в умирающем городе?
К демонам! К демонам! К демонам! Он не для того вырвался из застенка, чтобы погубить ее. Убийство жреца, пусть и гнуснейшего поганца — плевок в лицо божеству. Телец не потерпит оскорбления и отомстит, непременно отомстит, не сейчас, так позже, когда разберется со всеми прочими неправдами, творящимися в его Земле. Ей лучше держаться подальше от него, всему миру лучше держаться от него подальше.
И да, этот Яссен, он был не чьим-нибудь, он был ее отцом. Она умоляла показать, где лежит его тело, но Сардар отнекивался, ссылаясь на то, что плохо знает город, на нехватку времени, на то, что через четверть часа должен оказаться в распоряжении Михашира, чтобы вести его отряд потайными путями, о которых поведал все тот же Яссен. Отговаривался, прекрасно понимая, что не стал бы помогать ни при каких обстоятельствах, и оттого с каждым сказанным словом злился все больше на эту несчастную беспомощную дуреху. В итоге развернулся и ушел, не прощаясь.
Уходя, твердил про себя, бесконечно, по кругу, повторяя и перебирая причины, по которым не может остаться.
Военачальники не хватились Сардара: он сумел улизнуть во время сборов, и вернулся ровно в тот момент, когда суматоха улеглась. Людей прибавилось. Пять дюжин бойцов стояли на площади поодаль от ворот, готовые к делу. На головах красовались синие повязки, снятые с убитых врагов.
Едва Сардар появился перед Михаширом, тот дал приказ выступать, и отряд двинулся вдоль стены в сторону Арки.
Не успели сделать и двух дюжин шагов, послышался шум: истошный вопль, звон оружия, град черепков от разбившихся кувшинов с маслом, треск огня, смрад горящей плоти… так Арисса провожала свою единственную надежду на спасение. Едва выступив в путь, они потеряли двоих раненными, троих зарезанными, двоих сожженными.
Хвала богам, горцы оказались нечувствительны к подобным мелочам; куда больше чем потеря товарищей их волновал тот факт, что их, тельцов, ведет в бой какой-то скорпионишка, а в проводниках у него водолей. Предвидя такой поворот, Михашир еще перед выходом произнес перед ними небольшую речь, смысл которой сводился к тому, что он им не нравится, и они ему тоже, и что когда все кончится, они могут перерезать ему глотку, если сочтут нужным, но пусть сначала помогут избавить их никчемную страну от нашествия этого ублюдка Глаза и его облезлых выродков. Это было честно, и это сработало; во всяком случае, недовольство солдат выражалось лишь глухим бухтением за спиной.
Следуя за Сардаром, они поднялись на стену и, пройдя через искусно замаскированный проход (чувствуя спиной ненавидящие взгляды, юноша долго шарил по кладке, отыскивая камень, о котором говорил Яссен, и который нужно повернуть), оказались в узкой галерее, проложенной вверху Арки. Михашир приказал остановиться и подошел к бойнице.
— Прекрасный вид, — сказал он. — Куда лучше, чем со стены. Можно рассмотреть подробности…
Ожидая командира, солдаты сгрудились у дальнего конца галереи. Лишь Сардар остановился поблизости, и тоже уставился на долину. Два инородца среди чужаков — сами боги велели им держаться вместе.
— Вон тот овраг, справа, — сказал Сардар, — тянется почти до самого лагеря…
— Слишком далеко уводит вправо, — отозвался Михашир. — Большой крюк.
— Зато глубокий, — заметил Сардар. — Меньше шансов, что заметят.
— Пожалуй, — согласился Михашир. — И холмы… Из-за холмов его от лагеря не видно. Может быть, они вовсе не знают о его существовании. И до шатра рукой подать.
