Цыпочка покачивалась и ползла вперед, скрипя осями и стыками. Белая стена и нарисованные на ней глаза приближались...
«Господи, прошу Тебя,— взмолился Пройас,— пусть это свершится!»
В их сторону полетел первый камень, пущенный огромными машинами со стен города. Камни разлетались широко и с грохотом падали на землю. В этом зрелище было что-то нереальное — разум отказывался верить, что такую тяжесть можно швырнуть настолько далеко. Люди предостерегающе закричали, когда над ними пролетел камень. Так близко, что рукой можно дотянуться! Он упал в колонну рабов, тянувших башню. На мгновение Цыпочка застыла, и Сестренка уползла вперед. Пройас увидел ее бок, представлявший собой лестницу. Затем Цыпочка снова двинулась к цели.
Внезапно среди столпившихся на верхней платформе людей появился граф-палатин Гайдекки. Его смуглое лицо сияло.
— Слава идет на тысяче ног! — прокричал он.— Мы смоем эту кровь, и вы не сбежите от нас, когда мы подойдем!
Все рассмеялись, пусть и сквозь стиснутые зубы. Кто-то призывал, чтобы башню катили быстрее. Смех стал громче, когда очередной камень заставил Гайдекки и его людей присесть.
Затем над воротами Процессий засверкали первые огни, и все обернулись к ним. Кажется, они слышали вопли...
Хотя запрет на колдовство сняли, мало кто из благочестивых — особенно конрийцы — хотел следовать за Багряными Шпилями куда бы то ни было, особенно в Святой Шайме. Пройас замер и смотрел, как потоки пламени катятся по барбаканам...
Хор приглушенных криков раздался прямо под его ногами, затем дополнился прерывистым глухим щелканьем, словно кто-то сломал о колено сразу десяток прутьев. Баллисты метали железные стрелы, выбивая людей со стен. Через мгновение в дело вступила Сестренка. Почти все снаряды, кроме тех, что разбились керамическим дождем о стены, улетели в толпу защитников города.
— Щиты! — крикнул Пройас. Не для того, чтобы укрыться от вражеских снарядов, а потому что они уже подошли на расстояние выстрела из лука.
Что-то заслонило утреннее солнце. Облака? Первый залп накрыл людей Пройаса и тех, кто тянул башни вперед.
— Огонь! — крикнул Пройас своим лучникам.— Очистить стены!
Ворота Процессий по краям охватила бешеная игра света, но времени смотреть на это не было. С каждым мгновением стены Шайме приближались, и воздух наполнялся стрелами и снарядами. Когда Пройас осмелился чуть опустить щит, он смог разглядеть кое-кого из язычников. Он увидел старика с котелком на голове — в горло ему попала арбалетная стрела, опрокинувшая его назад. Вокруг башен проносились горшки с жидким огнем. Две попали в Сестренку, разлив по водорослям горящий деготь. Внезапно все затянуло дымом, все звуки поглотил рев пламени. Раздался треск, и сокрушительный удар бросил всех на колени. Один из камней попал в цель. Но Цыпочка чудесным образом подалась вперед. Пол под Пройасом качался, как палуба корабля. Он присел за щитом. Лучники вокруг него целились, вставали, стреляли и опять пригибались, чтобы натянуть луки. Казалось, половину людей поразили стрелы. Рыцари оттаскивали павших и сбрасывали вниз, чтобы освободить место для тех, кто поднимался с нижних площадок. Послышался свист, затем грохот камня, явно со стороны ворот Процессий. Но внимание Пройаса привлекли крики слева. Горшок с горючей смесью разорвался на верхней площадке Сестренки. Объятые пламенем рыцари прыгали вниз, прямо на своих соратников.
— Гайдекки! — закричал Пройас— Гайдекки!
Между деревянными ограждениями появилось сосредоточенное лицо графа-палатина, и Пройас улыбнулся, несмотря на свистевшие стрелы. Затем Гайдекки упал. Пройас опустился на колени, разглядев сломанную камнем шею своего товарища.
Небо почернело. Осадные башни продолжали движение, хотя Сестренка превратилась в пылающий ад. И вдруг белые стены оказались так близко, что их можно было коснуться, взмахнув сорванным плащом. Наверху виднелись воющие искаженные лица. Внизу под собой Пройас увидел огромный нарисованный глаз, а за стеной — огромный лабиринт улиц и домов, восходящих к Священным высотам. Там! Там! Там Первый храм!
«Шайме! — подумал он.— Шайме!»
Пройас опустил посеребренное забрало, и его пригнувшиеся люди сделали то же самое. Перекидной мост упал, железные крюки вонзились между камнями. Цыпочка оказалась достаточно высокой, чтобы поцеловать стены. Воззвав к Богу и пророку, принц прыгнул на мечи своих врагов...
Это дерево нельзя было не заметить.
Оно стояло на вершине самого высокого холма в самом центре развалин. Двойник черного Умиаки по охвату и высоте. Могучие сучья были лишены коры, а ветви поднимались в небеса, как спиральные бивни.
Взобравшись на холм по остаткам монументальной лестницы, Келлхус вскоре оказался между могучих корней. За деревом по выровненной вершине холма тянулись перевернутые каменные блоки и ряды обезглавленных колонн. За исключением стороны, выходившей к Шайме, где местность понижалась, основание дерева окружали каменные плиты. Они вздыбливались и ломались под напором гигантских корней.
Келлхус положил руку на неподвижный ствол, пробежал пальцами по бороздкам на нем. Следы старых червей. Он постоял там, где земля шла под уклон, поглядел на черные облака, сгущавшиеся над горизонтом — над Шайме. Ему казалось, что он слышит дальний грохот барабанов. Затем он спустился с обрыва, держась за корни.
По склону загрохотали камни.
Он нашел точку опоры для ног. Над ним чернело дерево. Гладкое, похожее на фаллический символ, с тянущимися к небу ветвями, кривыми как клыки. Перед ним переплетались корни, подобные щупальцам каракатицы. В одном месте — судя по виду, много лет назад — в сплетении корней было прорублено отверстие. Вглядевшись в него, во мрак, Келлхус увидел резной камень и ступени, уходящие во тьму...
Он протиснулся внутрь и стал спускаться в чрево холма.
Вытянув руку, чтобы предостеречь Серве и ее братьев, Найюр резко осадил угнанного коня. Четыре стервятника беззвучно взмыли в небо. На склоне соседнего холма мгновенно подняли головы
пять коней — оседланных, но без всадников,— затем снова принялись есть траву.
Найюр и его спутники остановились на пригорке, глядя на следы резни. Впереди возвышались серые сутулые громады Бет-муллы, но по-прежнему не было никаких следов Киудеи. Серве утверждала, что они идут точно по следу дунианина. Она говорила, что чует его запах.
Найюр спешился и направился прямо к трупам. Он не спал уже несколько дней, однако звеневшая в теле усталость казалась чем-то абстрактным, ее легко было отмести как аргумент философа. Как и во время спора с адептом Завета, его не покидала странная настойчивость — сила, которую могла породить лишь ненависть.
