Вошли вслед за тремя стражниками во двор, где оружных людей собралось много, и на прибывших, сразу по соломоволосому с обильной проседью Титмару определив его скандинавское происхождение, посматривали явно недружелюбно. Ансгару от бабушки-гречанки волосы достались более темные, да и лицо у него было не такое слишком уж характерное, как у кормчего, тем не менее, недружелюбные взгляды и его касались. По большому количеству меха в летней одежде оружных людей конунг сразу признал в них прибывших из Бьярмы, про которых говорил стражник. Значит, это у них неприятности с норвежцами…
У крыльца стоял взнузданный каурый конь, которого только накануне вечером Ансгар видел во дворе кузнеца Даляты. Только сейчас конь был под другим, более дорогим седлом и имел сбрую с красивой серебряной насечкой. Вчера на коне была более простая упряжь, но в кузницу, понятно, не ездят, готовя коня, как на смотрины.
Но конь оставался все таким же прекрасным животным, как и вечером. Юный конунг, разглядывая великолепного сильного скакуна, слегка сузил глаза, словно ему было больно смотреть. Но эта боль была вполне реальной. Воспоминание кольнуло как-то неприятно и навеяло новые мысли, которые сразу после крушения кораблей и спасения еще не были полностью осознаны и не посещали юношу. Ярл Фраварад на этого коня только еще вчера вечером смотрел, тоже им восхищался, но теперь посмотреть уже не сможет и не сможет заметить смену узды и седла. Рядом с костром в Вальгалле ярла другие думы посещают. А сам Ансгар теперь совсем один на свете остался, без близкой родни, если не считать двоюродных братьев, двух сыновей ярла Фраварада, но они намного моложе самого Ансгара и не могут пока служить ему сильной поддержкой при возвращении в родные края, чтобы и там, как здесь, по праву назвать себя конунгом. Есть еще, правда, воины отца и воины Фраварада, и они пойдут за своим юным конунгом в любой бой, если идти в бой потребуется. А лучше бы обойтись без войны и решить все по закону и справедливости, тем более что противники смогут выставить более сильное войско. А как без войны обойтись? Слово воинов в решении важных вопросов будет едва ли учитываться так, как учитывалось бы слово других ярлов, хотя бонды тоже имеют право голоса. Голоса многих бондов принадлежат воле ярла, и они будут говорить то, что им их ярл прикажет. Но есть еще и свободные бонды, которые могут за любого высказаться. Но окончательное слово все равно будет принадлежать ярлам, к голосу которых лагман прислушается. Значит, на справедливость полагаться трудно. И тогда справедливость потребуется подкреплять силой. И юноше доказать свою силу и жесткость будет нелегко, потому что против него выступят многие сильные и жесткие, опытные и в войне, и в политике ярлы. Хорошо только то, что они разъединены, и каждый тащит титул на себя, тайно уже примеряя его. Так и их победить можно. Главное, не позволить ярлам объединиться, и, если получится, объединить их против самого сильного противника, которого они и сами побаиваются допустить до титула, – против Торольфа Одноглазого. Ярлы опасаются, что такой конунг будет грабить своих же. Но это все проблемы отдаленного будущего, до которого еще много-много дней пути, а когда начнется этот путь, еще неизвестно, и не стоит пока забивать ими свою голову. Лучше решать заботы, лежащие близко, потому что они требуют решения немедленного, иначе, если разрешены не будут, повлекут в дальнейшем осложнение во всех новых делах.
– Воевода на месте… – сказал стражник на буланом коне и кивнул на каурого коня, который косил на приехавших горящим глазом и старательно поворачивался задом, словно готовил копыта. – Конь еще не остыл… Приехал, стало быть, не так давно…
Нелюдь Хлюп сразу благоразумно отодвинулся в сторону. Лошади всегда нелюдь недолюбливают и только дварфов, как признанных кузнецов, к себе подпускают, как слышал юный конунг. Поговаривали, что есть и в местных поселениях, и в норвежских виках нелюдь, которая любит издеваться над конями, путает им хвосты и гривы, их потом расчесать невозможно, отчего кони испытывают боль, как и нечесаные собаки, и кожа у них трескается. Но сам Ансгар, проживая в доме конунга, с лошадьми общался только тогда, когда ему приводили уже оседланное животное, а с нелюдью, живущей в округе, раньше не общался вообще.
– Видели мы, как вчера у Даляты этого жеребца подковывали, – сказал Ансгар. – Звук у подков какой-то странный. Словно сразу много коней скачет…
– Это да, – согласился варяжский вой. – Делает Далята такие подковы. Только он один и умеет, и никто не знает секрета…
По короткой улыбке Хаствита, такой не частой на этом хмуром лице, Ансгар догадался, что и еще кое-кто умеет ковать такие подковы. Но ничего не сказал. Секрет перестает быть секретом, если о нем знают многие. А любой секрет может сгодиться строго для определенного момента, когда без него не обойтись.
– Когда десяток воев с такими подковами едет, – добавил варяг, – со стороны слышится, что сотня скачет. И любая засада в сторону уйдет…
– А один конь скачет, как десяток коней… – сказал Хлюп.
– И воеводу вчера видели… – добавил конунг, от обсуждения коня переходя к выяснению личности самого воеводы. – Молод, мне показалось…
– Тебя не моложе… – с насмешкой заметил один из стражников. – Но ты же конунг…
– Молодость в бою не помеха, – снова не удержался Хлюп от похвалы, словно не понимал, что такая похвала может только раздразнить варягов. – Ансгар Разящий сегодня это всем доказал. Его меч молнией летал…
– Молнией летал меч кузнеца Даляты… – возразил вой громоподобным голосом.
– Он зовется мечом Кьотви, – упрямо заметил юноша.
– А мечи с клеймом Даляты есть не у каждого, но у многих наших прославленных воев… – сказал первый стражник. – В том числе и у воеводы… Было бы чем за такой меч заплатить, Далята откует и нелюдю… Конечно, слегка покороче…
Ансгару почему-то было не слишком приятно услышать об этом. Утешало только то, что едва ли все эти мечи имеют такую же драгоценную рукоятку, как его оружие. И он потрогал рукоятку рукой, снова обретая в мече уверенность.
Дом воеводы стоял почти по центру двора, был внешне обширным, двухэтажным, с резными витыми деревянными столбами, поддерживающими резную же крышу[97] резного крыльца, украшенного гордым наполовину летящим коньком с развевающейся гривой.
Вообще в городище было много больших домов, часто в два этажа, а один даже в три, как показалось Ансгару издали, из-за других домов и заборов, хотя вполне могло так статься, что тот дом стоял на каком-то пригорке и потому был выше других. Но и двухэтажных было больше, чем приходилось видеть раньше. На это слегка удивленный юный конунг обратил внимание еще накануне, когда они с ярлом Фраварадом посещали жилище кузнеца Даляты. До этого плавания Ансгар бывал только в прибрежных славянских селениях, но никогда не был в городах и городищах. В прибрежных же селениях двухэтажных домов не было. А в Норвегии и подавно не строили таких. Там вообще предпочитали выкапывать большую яму и углублять дом в нее. Сверху выставляли двухскатную крышу, краями своими достающую до земли, и крышу тоже для тепла землей и дерном укрывали. Зимой снега заносили дома полностью, и никакой ветер не проникал сквозь стены, находящиеся под снегом. Конечно, ярлы и, тем более, конунги строили себе дома побольше, часто в два этажа, иногда даже с каменным низом, как дом самого Ансгара, благо камня в Скандинавии хватало, но, в основном, все бонды в своих виках жили наполовину под землей и считали это более удобным[98].
Перед крыльцом Огнеглаз стал настороженно нюхать ступени и остановился в нерешительности, не желая заходить в дом. Пес, которого новым именем назвали только несколько раз, похоже, уже понял, что это его так зовут, и поднимал на зов голову, словно задавая вопрос: «Чего ты, человек, хочешь?» Он уже, казалось, привык к своим спутникам и всюду следовал за ними, как обычная собака бежит за своим хозяином. Но вот в дом подняться не пожелал.
– Волчий запах чует… – сказал стоящий на крыльце дружинник в византийском бахтерце[99], надетом поверх кольчуги. – Не пойдет дальше. Эти собаки крупнее волка, но никогда на него не пойдут… Это не волкодавы, хотя сами волкодава, может, и задавят. Волкодава, но не волка… У волка, стало быть, дух не тот…
– Воевода волков держит? – с любопытством поинтересовался Ансгар.
– Его бьярминские гости с первого этажа волков держат… Волчицу… – ответил дружинник, но ответил как-то неуверенно, словно не договорив все до конца.
Огнеглаз так и остался во дворе, и даже отошел от крыльца подальше и улегся в пыль под тыном, где было прохладнее. Псу с его богатой шерстью трудно, наверное, было переносить летнюю жару, и он всегда старался спрятаться от прямых солнечных лучей.
К воеводе на второй этаж поднимались по широкой лестнице, способной пропускать сразу троих, идущих в ряд, не задевая друг друга плечами, даже если плечи эти очень широки. И первыми, так вот в ряд, поднялись вои варяжской стражи. За ними шел Ансгар, за конунгом Титмар, а позади пристроились Хаствит с Хлюпом.
