— Можно, герр Майер? — распахнув дверь, поинтересовался Вовка. — Нас мастер-наставник прислал…
— Закрывайт дверь, олюхи! — ругнулся немец, передергивая плечами от идущего из распахнутых дверей холодного потока воздуха. — Нихт дер май мъесяц! — коверкая русские слова, прошипел он. — Die KДlte hЭndisch (холод собачий)!
Мальчишки шнуром проскочили в каптерку и захлопнули за собой дверь.
— So ist es besser (так-то лучше)! — оскалился комендант, запахивая поплотнее меховую безрукавку. — Что хотеть?
— Нас Сандлер прислал, — напомнил Вовка. — В лес мы идем, за елкой. Сказал, чтобы мы у вас одежду теплую получили: тулупы и валенки…
— А! Тюльюпы и вальенки… Ich erinnere-erinnere mich (помню-помню), — кивнул Мейер. — Их готовить вчера. — Коммендант подошел к ситцевой занавеске, делящей каптерку на две части, одернул её. За занавеской на замызганном топчане лежали белоснежные овчинные полушубки. Явно из обмундирования Красной Армии. Рядом с топчаном обнаружилось и несколько пар в меру растоптанных валенок. Петька первым скинул шинель и забрался в теплую овчину.
— Великоват, — расстроено произнес он, хлопая длинными, закрывающими кисти рук рукавами.
— Ничего, из большого еще никто не вываливался, — философски заметил Вовка, примеряя обновку. — Видел бы ты, в чем я раньше ходил… — Полушубок мальчишка натянул прямо поверх курсантской шинели, затем ловко закатал рукава: — Любо-дорого посмотреть! — с энтузиазмом произнес он, вращая руками. — Я уже упрел в этом наряде!
— Я тоже, — согласился Петька.
— Die warmen Hosen und die Socken (теплые брюки и носки), — произнес Мейер, сваливая на топчан зеленые ватные штаны. — Одеваться. Бистро. Packen Sie sich auf die Straße (убирайтесь на улицу)! Топать улица!
— Яволь, герр комендант! — кивнул Вовка, натягивая штаны с носками и забираясь в валенки. — Герр Сандлер еще приказал захватить с собой пилу и топоры.
Was ist пила? — переспросил Мейер. — Вода? Пить?
— Нихт, герр Мейер, — помотал головой Вовка. — Пила… не пить вода, а пилить! — Он растопырил пальцы на руке и повозил ими по ножке стола. — Вжик-вжик! Дерево пилить!
А! — понял немец. — Die SДge? — Комендант залез под топчан и вытащил из-под него длинную двуручную пилу. — Es?
— Я! Я! — обрадовался мальчишка. — Отличная пила! А топор?
— Axt брать улица. Там, где дрова…
— Это на кухне, что ли, у Ланге? — уточнил Вовка.
— Я, Ланге, — подтвердил Мейер. — Кухня драй топьёр. Можно брать два. Я benachrichtigen… э-э-э… предупреждать кантиненляйтер Ланге…
Нацепив теплую амуницию, обтекающие потом мальчишки, ставшие неповоротливыми, словно черепахи, выползли на улицу.
— Петька, сгоняешь за топорами к Ланге, — попросил друга Вовка. — Не хочется мне как-то лишний раз ему зенки мозолить…
— Ну, еще бы, — понимающе усмехнулся Незнанский, — конечно сгоняю.
— Ладно, лети давай — мы тебя на плацу подождем. Вдруг Сандлер уже там, — крикнул вдогонку убегающему Петьке Путилов.
— Я быстро, — полуобернувшись, ответил Незнанский.
Мальчишки обошли склад, по узенькой тропинке, ведущей от деревянного клозета к казармам, добрались до заснеженного плаца. На плацу их уже дожидался конюх Митрофаныч, развалившись в заполненных сеном розвальнях. Опустив широкий воротник засаленного тулупа, конюх скользнул равнодушным взглядом по мальчишкам, громко шмыгнул сизым мясистым носом и спросил простуженным голосом:
— Вы, что ль, со мной в лес за елкой?
— Ага, Митрофаныч, — ответил Сашка, плюхаясь рядом с конюхом в сено. — Не знаешь, далеко поедем?
— А это как их господским высочествам угодно будет, — пожал плечами Митрофаныч. — По мне, так я прямо возле периметра бы срубил… Нет, говорят, die unschЖne Tanne! Плёхой ёлька! — передразнил немца конюх. Слышь, малец, постой-ка на шухере! — неожиданно попросил Вовку Митрофаныч. — Мне подлечиться надо… Смотри, чтобы из немчуры никто не шел.
— Хорошо, — ответил мальчишка.
— И ты тоже не филонь! — Кучер толкнул локтем развалившегося на сене Сашку. — Смотри в оба!
Митрофаныч воровато огляделся, затем расстегнул тулуп, вынул из-за пазухи чекушку, наполненную мутной жидкостью, вытащил зубами пробку, взболтнул содержимое и сделал из бутылки несколько крупных глотков. Занюхав овчинным воротником, Митрофаныч вновь спрятал чекушку за пазухой.
— Жить стало легче, жить стало веселей! — отравив сивушными парами свежий морозный воздух, Митрофаныч подмигнул мальчишкам. — А это кто там бежит, запинается? — спросил конюх, заметив спешащего к друзьям Петьку. — Судя по топорам — ваш хлопец.
— Наш, — ответил Вовка, забирая из рук Незнанского один из топоров. — Ну что Ланге?
— Нормально, его же вчера Мейер предупредил. Он даже их наточил…
— Ну что, все готовы? — спросил появившейся на крыльце канцелярии Сандлер, одетый в новенький офицерский полушубок.
— Так точно, герр мастер-наставник! — мальчишки спешно выстроились возле саней.
— Эта… дозвольте спросить, герр офицер… — подал голос кучер.
— Чего тебе?
— Я, конечно, извиняюсь, но обновки ваши — они ж со складов РККА?
— Ну и что? Тебе-то какое дело?
— Да мне-то все едино, ваше превосходительство, — почесал неравномерно заросший седой щетиной подбородок Митрофаныч, — только вот не подстрелил бы нас кто в лесу… Из этих, из ваших… Ягдкомандеров… Примет сослепу за партизан…
— Да какие здесь «егеря»? — не разделил опасений кучера Михаэль. — О партизанах в этих краях уже лет пять-семь ничего не слышно. По крайней мере, мне об этом ничего не известно. Так что все будет нормально, Митрофаныч. Не дрейфь!
— А мне чо, мне-то как раз и ничо. — Кучер пожал плечами и принялся проверять сбрую, похлопывая спокойную пегую кобылку по мохнатому боку. — Все в порядке, герр Сандлер, можно ехать, — сообщил Митрофаныч, устраиваясь в розвальнях поудобнее. — Н-но, трогай, милая! — слегка хлестнул он вожжами по крупу кобылы, когда Сандлер с мальчишками погрузились в сани.
— Ты ведь эти места хорошо знаешь, Митрофаныч? — спросил конюха Сандлер.
— Еще бы, я тут и родился недалече, в Жулеповке, — ответил кучер. — Сызмальства все окрестности облазил…
— Куда едем-то хоть? — поинтересовался немец.
— Есть тут верстах в четырех знатный ельничек. Вот там елочку себе и сыщете, герр офицер: хоть шён, хоть зер шён! Там этого добра еще на сто тыщ рождествов ваших хватит.
— Что-то ты сегодня разговорчивый, Митрофаныч? — подозрительно посмотрел на конюха Михаэль. — На грудь что ли с утра принял? А?
— Да какое там, ваше благородие — обернувшись, кучер «преданно» взглянул в глаза немцу.
— Ага, — усмехнулся Сандлер, — а чего такой счастливый? И глазки так весело блестят?
— Герр офицер, — не стушевался Митрофаныч, — ваша правда! Ничего-то от вас не скроется! — елейным голоском произнес кучер. — Ну принял граммульку для сугреву — вона как проморозило-то! Это вам, молодым, все нипочем, а у меня, старика, кровь давно остыла, — театрально пожаловался он дребезжащим голосом. — Вот и разогреваю, как могу…
— Перестань ныть, Митрофаныч! — произнес Сандлер, не купившись на жалобный голос конюха. — Тебе сколько лет?
— Шестьдесят… скоро…
— Шестьдесят? А брюзжишь, как будто тебе сотня! Бери пример с директора Ноймана, — посоветовал конюху немец. — Ему скоро шестьдесят пять, а выглядит куда как моложе! Да и молодым кое в чем фору запросто даст…
— Ну, дык, вы ж арийцы, высшая раса, — произнес Митрофаныч. — Куды ж нам, неполноценным! Вы ж поди, и старитесь медленнее… А нам, унтерменшам, низменные инстинкты всю жизню портят. Это я в одной вашей газетке прочел, — пояснил кучер. — Правду пишут, вот те истинный крест — чистую правду! Как уж мне эти низменные инстинкты жить не дают…
— Помолчи уже, Митрофаныч! — недовольно скривился Сандлер.
— Слушаюсь, герр офицер, — кучер послушно замолчал, радуясь, что так удачно отбрехался от разговора о выпивке — получать нагоняй за пьянство, Митрофанычу ужас как не хотелось.
Кобылка, окутанная клубами пара от её горячего дыхания, мерно бежала по заснеженной просеке. Приятно скрипел снег под полозьями санок, мелодично позвякивали медные бубенчики, притороченные к конской сбруе. Заснеженный лес разбудил в Вовкиной душе еще не стершиеся воспоминания о недавнем партизанском прошло. На миг ему показалось, что вот сейчас из-за деревьев на просеку выскочат бойцы отряда и порешат…
— Тпр-ру, стой! — выдернул мальчишку из воспоминаний, резкий окрик кучера. — Приехали, герр офицер! — остановив розвальни на опушке елового бора, сообщил Митрофаныч.
— В общем, так, курсанты, — произнес Сандлер, выбираясь из саней, — слушаем вводную… — Немец потоптался валенками по снегу, разминая затекшие ноги, несколько раз присел, а после продолжил, внимательно осмотрев окружающую растительность:
