– О, мои молодые друзья, вы пришли помолиться богу Солнца! – воскликнул царь и, подойдя ближе, показал рукой на огонь. – Вглядитесь в священный огонь, который здесь постоянно горит, и вы в негасимом пламени увидите лик бога, – пояснил Фраат.
Береника, сколько ни вглядывалась, ничего не увидела, а потом наивно спросила:
– А что это на груди у бога?
Бородатый правитель со светлыми длинными волосами, повязанными белой лентой, весь в украшениях из золота и жемчуга, с улыбкой произнес:
– О, это древний талисман, ему много тысяч лет. Он волшебный! Мы верим, что за последние двести лет никто не смог захватить нашу столицу, так как город находится под защитой этого талисмана.
Береника внимательно смотрела на талисман с ликом Солнца, который на золотой цепи висел на шее статуи, и вспоминала слова ее возлюбленного. Тигран-младший как-то раз поведал ей фразу армянского царя: «Нужен ключ, золотой ключ, разделенный на две части: „Луна“, она у нас, и „Солнце“, эта часть в Парфии». Несомненно, перед ней была вторая часть ключа от заветной двери! Мать всегда учила Беренику: «Ты должна мыслить рационально и никогда не упускать свой шанс». Береника с надеждой посмотрела на Тиграна-младшего, но не увидела в его глазах никакой заинтересованности. Напротив, он был равнодушен и явно скучал.
– Этот талисман, – сладко сказал царь Фраат, – постоянно находится под охраной Мантикоры.
Царь посмотрел в темный угол. Только сейчас, повернув головы, Тигран-младший и Береника увидели в стене решетку, а за ней тигра. Это был огромный тигр, крупнейший хищник Азии, опасный, но очень красивый зверь. Помахивая хвостом, опоясанным десятью кольцами черного цвета, увенчанным таким же черным кончиком, Мантикора внимательно смотрела на людей.
– Это – моя кошечка, – умиленно сказал царь Фраат, – ее выпускают погулять, когда здесь нет молящихся. Уж не помню, – царь посмотрел на телохранителя, – шесть или семь человек она съела?
– Твое войско, государь, – Тигран-младший задал вопрос, который его волновал, – готово ли оно немедленно выступить и под каким знаменем?
– О, мой юный друг, мы – храбрый и свободолюбивый народ. Постоянного войска у нас нет, не держим мы и наемников. Рабы – наше войско, они готовы умереть за царя. Персидские «бессмертные» и парфянские «неранимые» воюют под знаменем с изображением дракона.
– А какая польза от бога Шамаша?
– Недопустимо так говорить, мой друг, – строго сказал царь, – но ты мой гость, и я тебя прощаю. Счастьем и несметными богатствами мы обязаны нашему могущественному богу Солнца, правда, меня самого больше интересуют политические аспекты религии. Вот уже триста лет мы, создав многонациональное государство, почитаем скифских, ассирийских, греческих и индийских богов.
– Прости, государь, мое любопытство, но когда же ты соберешь армию для похода на Великую Армению?
– Потерпи, думаю, скоро начнется римское продвижение в Малую Азию. Пусть цари Митридат Понтийский и Тигран Армянский понесут ощутимые потери в войсках, а там и мы начнем активные действия.
– Государь, неужели есть точные сведения о походе римлян на Армению?
– Появление Рима на полуострове Малая Азия меняет всю политику на Востоке. Я заключил с Римом союз и знаю, о чем говорю. В случае войны мы выступим на его стороне.
– Да, великолепно! – воскликнул Тигран-младший. – Если ты дашь мне войско, я ударю по армии отца с тыла, и она окажется в клещах, и тогда правление отца закончится.
– Терпение, мой друг! Я осмотрительный, всегда выжидаю, хотя отлично понимаю, что главный источник, из которого мы черпаем свои богатства, – война.
– Советник отца Амфикрат говорил: «Когда нет войны, начинаются внутренние неурядицы».
– Я сказал бы не только внутренние, но и родственные. – Царь Фраат поменялся в лице, вспомнив, что ему донесли о тайном разговоре сыновей, желающих его сместить, но потом вернулся к добродушию: – Я Амфикрата знаю лично, он посещал Парфию и, получив приглашение остаться и учить моих сыновей, неуважительно заявил, что «дельфина в тазу не уместишь», и отбыл.
– Греческие советники отца все такие, – сказал Тигран-младший, – чем больше им доверяешь, тем больше они верят в твою умственную отсталость.
– Греческое искусство и философия обречены, – с воодушевлением произнес Фраат. – Хоть я и открыл греческий театр в Нисе, уверен, что скоро везде будет доминировать парфянский стиль в искусстве… Но мы увлеклись, сегодня вечером, мой друг, будет грандиозный пир до утра в честь твоего прибытия в Парфию. Придет вся знать столицы, и все увидят, с каким уважением я к тебе отношусь. Завтра мы проспимся, а на послезавтра назначена охота. Знаешь, охота – моя главная страсть. Посмотрим, чего ты стоишь при встрече с дикими зверями.
Царь остался молиться, а Тигран и Береника ушли в свои покои.
Пиры были очень популярным времяпрепровождением знати Парфии. Играла музыка, барды исполняли героические баллады, все переговаривались, было шумно. За главным столом в огромном зале, где собралось не менее пяти тысяч гостей, сидел царь Фраат в парадном одеянии. По правую руку от него Ород, а по левую – Тигран-младший, рядом с которым заняла место царевна Родогуна. Тут же сидели высшие сановники Парфии, место для Береники приготовили в конце зала, где разместился гарем.
Родогуна, поглядывая краем глаза на Тиграна-младшего, сказала: – Мы верим, что музыка лечит от душевных переживаний и тоски.
– Греческий философ Платон, – вторил ей довольный юноша, – считал, что музыка восстанавливает в человеческом теле гармонию всех процессов, а еще устанавливает согласие во Вселенной.
– А наш лекарь игрой на флейте лечит кашель.
Одежды у вех присутствующих были дорогие – из шелка и шерсти, украшенные жемчугом и драгоценными камнями, а туники и мужчин, и женщин были покрыты богатой вышивкой. На столах стояли стеклянные кубки и серебряная посуда, правда, утонченности греческих форм здесь не наблюдалось. Слуги разносили добытые на охоте медвежатину и оленину, подавали также свежие овощи и фрукты, много приправ, пальмовое и виноградное вино, все много пили и мало ели. Стены зала были увешаны персидскими коврами, которые также лежали и на каменных полах. Музыканты играли бодрые мелодии на лирах, дудках, барабанах.
Береника мрачно смотрела, как Тигран-младший любезничает с Родогуной, и ее недоверие к нему росло. «Он меня не стоит! – думала она. – Я лучше ее, она мне не соперница». В ее душе поселилась ревность, убивая все другие чувства к армянскому царевичу. В воспаленном воображении Береники рисовались картины, одна ужаснее другой: он ее предал и уже завтра покинет ее. Слезы выступили из глаз. «Криков, слез и мольбы он от меня не дождется, – думала она, – моя месть будет более изощренной».
Возможно, ее ревностью руководила не любовь, а раздутое самолюбие и болезненный страх остаться одной, но она убедила себя, что важнее всего – собственные чувства и эмоции; надо взять себя в руки и обдумать ситуацию спокойно. Она сидела за столом, разочарованная, раздраженная, готовая крушить все на своем пути, а дочь Фраата чувствовала себя победительницей, ее наигранная наивность исчезла, и теперь перед царевичем была уверенная в себе прекрасная Родогуна.
В момент, когда в зале начались пляски, Береника встала и незаметно покинула пир. Бесшумно, никем не замеченная, как тень, летящая по дворцу, она добежала до своих покоев, переоделась в мужское платье, повязала черный платок на лицо и, прихватив кинжал, веревки и крюк, вылезла в окно и ловкими движениями полезла по отвесной стене на крышу. Зацепляясь за щели между каменными плитами, хватаясь то одной, то другой рукой за неровности и выбоины, она забиралась все выше и выше. Кругом было темно, горели только факелы, освещая здание и территорию по всему периметру.
Шум пира был настолько сильным, что заглушал все звуки, которые она издавала, карабкаясь наверх. Только псы-убийцы, почуяв ее, собрались внизу в большом количестве и безотрывно смотрели на девушку.
Вот она почти бесшумно взобралась на крышу и, убедившись, что здесь никого нет, подбежала к месту напротив Баулука. Оценив расстояние, она стала привязывать крюк к веревке (и то и другое она заблаговременно позаимствовала на кухне дворца), затем аккуратно свернула ее в бухту, намотала другой конец веревки на руку и, встав во весь рост, начала вращать крюк над головой. Расслабив руку, она отпустила железный крюк, позволив ему лететь на крышу Баулука, и, как только он с некоторым шумом упал на глинобитную плоскую крышу соседнего дома, Береника потянула веревку, и крюк зацепился за карниз с фризом.
Проверив прочность и надежность крепления, она привязала второй конец веревки за выступающее над дворцом каменное изваяние лошадиной головы и аккуратно поползла по веревке. Береника, отбросив все ненужные мысли, головокружение, страх и усталость, перехватывая руки и переступая ногами по веревке, ползла медленно спиной вниз, головой вперед, иногда посматривая на собак, но, как всегда, делая пластичные и самозабвенные движения. Ее тело, хорошо натренированное и всегда готовое к бою, выполняло очередную задачу, несмотря на псов-убийц, которые уже забеспокоились и начали прыгать и лаять.
