Из всего этого можно было сделать один вывод: Хедрон должен обладать глубокими знаниями и пониманием машин и механизмов, а также сил, которые управляли городом. Он заставлял их подчиняться своей воле, чего никто другой сделать не мог. Скорее всего, где-то должен существовать механизм контроля за тем, чтобы какой-нибудь не в меру тщеславный Шут не нанес неисправимый или длительный вред сложной структуре Диаспара.
Собрав всю информацию, Элвин не предпринял никаких шагов, чтобы связаться с Хедроном. Хотя у него было много вопросов к Шуту, упрямая тяга к независимости, — очевидно, самое уникальное из качеств — заставляла стремиться к выяснению всего самостоятельно, без посторонней помощи. Скорее всего то, чему он хотел себя посвятить, займет много лет. Но пока Элвин чувствовал, что движется к цели, — он был счастлив.
Подобно древнему путешественнику, наносящему на карту неизведанную землю, он начал систематическое изучение Диаспара. Он проводил дни за днями, недели за неделями, пробираясь по заброшенным башням, расположенным вдоль границы города, в надежде найти где-нибудь выход в мир за стенами. В ходе поиска он нашел около десятка больших вентиляционных шахт, расположенных высоко над поверхностью пустыни, но все они были зарешечены. Правда, даже если бы на них и не было решеток, высота в милю — более чем достаточное препятствие.
Элвин не нашел никакого другого выхода, хотя исследовал десятки коридоров и десятки тысяч пустых помещений. Все эти сооружения были в том безукоризненном, идеально чистом состоянии, которое жители Диаспара принимали как должное, нормальное. Иногда Элвину встречался какой-нибудь робот, явно совершавший инспекционный обход. И Элвин никогда не упускал случая, чтобы задать машине вопрос. Однако от них он не узнал ничего, ведь те машины, которые ему попадались, не были приспособлены отвечать на вопросы и понимать слова и мысли, хотя и осознавали его присутствие, так как вежливо отлетали в сторону, давая дорогу. Но в разговор не вступали.
Бывали такие периоды, когда Элвин целыми днями не встречал людей. Если он чувствовал голод, то шел в одно из жилых помещений и заказывал еду. Чудесные машины, о существовании которых он едва ли задумывался, пробуждались к жизни после эонов сна. Матрицы, заключенные в их памяти, организовывали и контролировали материю на грани реальности. И еда, приготовленная шеф-поваром сотни миллионов лет назад, возникала из небытия, чтобы доставить удовольствие или просто утолить голод.
Безмолвие пустынного мира — скорлупы, окружающей сердце города, — не угнетало Элвина. Он привык к одиночеству, даже находясь среди тех, кого называл друзьями. Постоянные поиски поглощали всю энергию и весь его интерес, заставляя иногда забывать собственную тайну и ту необычность, которая отделяла его от сверстников.
Он исследовал не более одной сотой окружности города, когда понял, что тратит время впустую. Решение было следствием здравого смысла, а не нетерпения. Если возникнет необходимость, он готов вернуться и закончить эту работу, даже если на нее уйдет вся оставшаяся жизнь. Однако он увидел достаточно, чтобы убедиться: если выход из Диаспара существует, его нельзя найти так просто. Можно потратить столетия на бесплодные поиски, если не прибегнуть к помощи более умного человека.
Джесерак поведал бесцветным голосом, что не знает никакого выхода за черту города и вообще сомневается в его существовании. Информационные машины напрасно искали ответа на вопросы Элвина в своей почти бездонной памяти. Они могли рассказать о любой мелочи из жизни города, начиная с самых первых записей — с того порога, за которым лежали века на заре цивилизации, скрытые навеки. Либо машины не могли ответить на простой вопрос Элвина, либо какая-то могучая сила запрещала им.
Ну что ж, придется снова встретиться с Хедроном.
— Ты не спешил, — сказал Хедрон, — но я не сомневался: рано или поздно ты свяжешься со мной.
Эта уверенность раздражала Элвина. Ему совсем не хотелось, чтобы его поведение можно было так точно предсказывать. И он подумал: а не наблюдал ли Шут за всеми его бесплодными поисками и не следил ли за каждым его шагом?
— Я пытаюсь найти выход из города, — без всякого выражения сказал Элвин. — Выход должен быть. Я думаю, ты можешь мне помочь найти его.
Некоторое время Хедрон молчал. Сейчас еще было время повернуть назад с той дороги, которая открывалась перед ним и вела в будущее, которое он, при всех своих способностях к предвидению, не мог предсказать. Никто другой не колебался бы. Ни один человек в городе, даже обладая властью, не посмел бы потревожить древних призраков, которые были мертвы миллионы столетий. Возможно, опасности и не было; возможно, ничто не могло изменить постоянство Диаспара. Но если существовал хоть малейший риск появления странного или нового в их мире — сейчас был последний шанс (и единственный) предотвратить это.
Хедрона удовлетворял существующий порядок вещей. Действительно, время от времени он мог его нарушать, — но только чуть-чуть. Он был критиком, а не революционером. Единственное, чего ему хотелось — слегка зарябить поверхность абсолютно спокойного течения реки времени. Он внутренне сжимался от мысли о возможности хоть как-то изменить ее течение. Стремление ко всякого рода приключениям (кроме умозрительных) у него так же полностью отсутствовало, как и у всех остальных жителей Диаспара.
Однако где-то в глубине у него сохранилась почти угасшая искра любознательности — искра того чувства, которое когда-то было самым замечательным даром Человека. Поэтому он был готов рисковать.
Хедрон смотрел на Элвина и старался вспомнить свою собственную молодость и мечты почти пятьсот лет назад. Любое мгновение, любой эпизод из его прошлого, к какому бы он ни обратился, был так же ярок, как если бы произошел вчера. Словно бусины, нанизанные на одну нить, эта и все предыдущие жизни простирались перед ним, уводя его в необозримо далекие времена. Он мог увидеть и переосмыслить все, что хотел. Большинство прежних Хедронов стали для него теперь незнакомцами: основные черты, возможно, были такими же, однако приобретенный опыт навеки отделял его от них. При желании он мог бы очистить свой мозг от воспоминаний о своих предыдущих воплощениях; вновь войти в Пещеру Творения и заснуть до тех пор, пока Город снова не призовет его. Но это напоминало смерть, а к ней он не был еще готов. Его запрограммированный потенциал не закончился, и он хотел брать от жизни все, что та могла ему предложить. Как моллюск, медленно, клетку за клеткой наращивающий свою раковину, он ничем до поры до времени не отличался от своих сверстников. И только достигнув возраста, в котором пробуждается спящая до того память о предыдущих жизнях, он принял на себя роль, уготованную ему давным-давно. Иногда Хедрон чувствовал возмущение, что интеллект, наполнивший Диаспар такими безграничными возможностями, мог и сейчас, по прошествии столетий и тысячелетий, управлять им, как марионеткой. И теперь, возможно, наступил тот самый, единственный, случай взять реванш. Появился новый актер, который может опустить последний занавес в многоактной, слишком затянувшейся пьесе.
