Часть информации новые граждане получали от тех пар, которые были выбраны для них в качестве родителей. Выбор был случайным, а обязанности — необременительны. Эристон и Этания, делая все, что от них требовалось, уделяли не больше трети своего времени воспитанию Элвина.
Обязанности Джесерака сводились к более формальной стороне образования Элвина. Считалось, что родители научат ребенка, как вести себя в обществе, и введут его в постоянно расширяющийся круг друзей. Они отвечали за воспитание характера Элвина, Джесерак — за ум.
— Мне очень трудно ответить на твой вопрос, — сказал наконец Джесерак. — С интеллектом у Элвина безусловно все в порядке. Однако многое из того, что должно его интересовать, оставляет Элвина совершенно равнодушным. С другой стороны, он проявляет нездоровое любопытство относительно тех вопросов, которые мы обычно не обсуждаем.
— Например, мир за пределами Диаспара?
— Да-а… откуда ты знаешь?
Секунду Хедрон колебался, решая, насколько можно доверять Джесераку. Он знал, что Джесерак добр и благожелателен, но он также знал, что над ним довлеют те же табу, что и над всеми в городе. Кроме Элвина, разумеется.
— Я догадался, — наконец произнес Хедрон.
Джесерак материализовал глубокое кресло и поудобнее устроился в нем. Ситуация была очень интересной, и он хотел ее всесторонне проанализировать. Несмотря на то, что Хедрон явно стремился к сотрудничеству, он вряд ли мог узнать много нового.
Джесераку следовало предположить, что Элвин однажды встретит Шута, и это повлечет за собой непредсказуемые последствия. Хедрон был единственным человеком в городе, кого можно было назвать эксцентричным, но и его эксцентричность была запланирована создателями Диаспара. Давным-давно стало ясно, что без каких-либо преступлений или беспорядка Утопия скоро становится непереносимо скучной. Однако преступление по своей природе не может находиться внутри необходимых рамок, установленных обществом. Если оно учтено и одобрено — это не преступление.
И хотя, на первый взгляд, введение должности Шута могло показаться наивным и совсем незначительным, это стало решением проблемы. Во всей истории Диаспара можно было насчитать менее двух сотен людей, чьи склонности и образ мыслей подходили для этой специфической роли. Существовали определенные привилегии, защищавшие Шутов от всевозможных последствий их действий. Были среди них и такие, которые преступали черту, за что и подвергались единственному существовавшему в Диаспаре наказанию: их отсылали в будущее до окончания срока жизни в данном воплощении.
В крайне редких случаях Шут мог взбаламутить весь город и перевернуть все вверх тормашками какой-то выходкой: хорошо продуманным розыгрышем или рассчитанным нападением на новые взгляды или образ жизни. Именно поэтому имя “Шут” было очень подходящим. Когда-то, невероятно давно, во времена королей и их дворов, существовали люди с подобными обязанностями, действовавшие похожим образом.
— Лучше, — сказал Джесерак, — если мы будем откровенны друг с другом. Мы оба знаем, что Элвин Уникальный. Он никогда раньше не жил в Диаспаре. Может быть, ты точнее представляешь, что это значит. Я не сомневаюсь, что почти все, происходящее в городе — заранее запланировано, поэтому в его появлении должна быть какая-то цель. Достигнет ли он этой цели — какой бы она ни была, — не знаю. И я не знаю, хорошо это или плохо, даже представить не могу.
— Не можешь представить… А если это касается чего-то, что находится за пределами города?
Джесерак вежливо улыбнулся: Шут шутил, этого и следовало ожидать.
— Я уже рассказывал Элвину, что лежит за пределами Диаспара: одна пустыня. Отведи его туда, если можешь. Может быть ты знаешь туда дорогу. Если он увидит все своими глазами, возможно, это и излечит странности его ума.
— Похоже, он уже видел, — мягко проговорил Хедрон, однако скорее обращаясь к себе, чем к Джесераку.
— Думаю, Элвин несчастлив, — продолжал Джесерак. — У него не сформировались никакие привязанности, связи. И едва ли Элвин создаст их, пока он одержим этими навязчивыми идеями. Но, в конце концов, он еще очень молод, и когда перерастет этот период, то станет неотъемлемой частью города.
Джесерак говорил, чтобы убедить себя. Хедрону стало интересно, верит ли он сам в то, что говорит.
— Скажи, Джесерак, — вдруг резко спросил Хедрон, — знает ли Элвин, что он не первый Уникальный?
— Мне следовало догадаться, — печально ответил Джесерак, — что ты должен знать о них. Сколько же Уникальных было за всю историю Диаспара? Десять?
— Четырнадцать, — не задумываясь, ответил Хедрон, — не считая Элвина.
— Ты лучше осведомлен, чем я предполагал, — сухо сказал Джесерак. — Может, ты знаешь, что стало с ними?
— Они исчезли.
— Спасибо. Это знаю и я. Поэтому и рассказывал как можно меньше о предшественниках. Вряд ли это поможет Элвину в его теперешнем состоянии. Могу ли я рассчитывать на твою помощь?
— Иногда — да. Я и сам хочу изучить Элвина. Загадки и тайны всегда интересовали меня, а их так мало в Диаспаре. Кроме того, мне кажется, Судьба собирается сыграть шутку, по сравнению с которой все мои усилия будут выглядеть крайне скромно. Поэтому я хочу предпринять все возможные шаги, чтобы обязательно присутствовать при ее кульминации.
— Ты слишком уж любишь изъясняться загадками, — пожаловался Джесерак. — Чего именно ты ждешь?
— Мои соображения ненамного лучше твоих. Но я уверен: ни ты, ни я и никто в Диаспоре не остановит Элвина, когда он решит, что ему нужно делать. Нам предстоит прожить парочку очень интересных столетий.
Образ Хедрона исчез, но долго еще Джесерак сидел неподвижно, совершенно позабыв о математике. Его охватило чувство, которого он никогда раньше не испытывал: дурное предчувствие неприятности, которая неминуемо должна произойти. На мгновение у него мелькнула мысль: а не попросить ли аудиенции у Совета? Но не будет ли это выглядеть глупой суетой без всякого повода? Может, эта ситуация — всего лишь сложная и непонятная шутка Хедрона, хотя Джесерак не мог представить, почему именно его Шут избрал мишенью.
Джесерак тщательно и всесторонне изучал проблему. Приблизительно через час он пришел к типичному решению: поживем — увидим.
* * *
Элвин не откладывал в долгий ящик желание узнать о Хедроне как можно больше. Джесерак, как обычно, был основным источником информации. Старый наставник дал очень четкую, взвешенную оценку их встрече и добавил очень немногое, что он знал об образе жизни Шута. Хотя это и не было возможно в Диаспаре, однако Хедрон был абсолютным отшельником: никто не знал, где он живет, и ничего не было известно о том, как он живет. Последняя его шутка оказалась довольно странной детской выходкой: в результате нее были парализованы все движущиеся пути. Это было пятьдесят лет назад. А сто лет назад он выпустил какого-то ужасного дракона, бродившего по городу и питавшегося произведениями самого известного в те времена скульптора. Когда была выяснена исключительная направленность диеты этого животного, весьма обеспокоенный художник спрятался и не выходил из укрытия до тех пор, пока чудовище не исчезло столь же загадочным образом, как и появилось.
