А Талос действительно задыхался, что уже само по себе было безумием. С каждым вдохом он втягивал в легкие новую порцию черного газа, сочившегося сквозь трещину в нагруднике. Газ пах расплавленной смолой и на вкус был как спекшаяся в пламени земля через неделю после сражения. Повелитель Ночи почувствовал, как мышцы глотки и груди сжимаются, натягиваясь подобно железным канатам. Тревожные руны затопили дисплей — руны, которых он не видел никогда прежде.
Яд. Его пытались отравить.
— Абаддон! — взревел он и ощутил мгновенный ужас от того, насколько слабым оказался его голос. — За это ты умрешь!
Когда в ответ раздался смех, Талос потянул из ножен Аурум. Спустя бессчетное количество ударов сердца воин осознал, что клинок выпал из окостеневших пальцев и с лязгом грянулся на покрывавшие пол обломки. Весь мир заполнился вкусом крови и горелой земли. Единственным, что чувствовал Талос, был холодный огонь в легких, переходящий в спазматический шок.
— Я хочу сделать тебе предложение, пророк.
Голос Магистра Войны пришел откуда-то издалека, за пределами видимости. Талос едва мог поднять голову. Он даже не способен был взглянуть на разбитого орла на нагруднике и оценить ущерб, причиненный доспеху. Угасающие графики и все уменьшающиеся числа, скользящие по экрану визора, показали ему все, что он должен был знать.
Отравлен. Как это вообще возможно? Черный газ… демонический туман…
Убей его, прежде чем умрешь.
Непрошеная мысль пришла из глубины его сознания, и — на секунду — незнакомое ощущение чужого присутствия обдало его холодом. Слова больше походили на мысль, чем на голос, на желание, чем на приказ, и в самом сомнении заключался ответ. На пороге смерти машинный дух брони легко проник в его разум. Это ощущалось как давящее присутствие, намного более холодное и ясное, чем примитивные эмоции и инстинкты, чье эхо обычно касалось его сознания. Их легко было укротить — требовалась лишь минутная концентрация. А сейчас ледяное копье ярости пронзило мозг с такой силой, что тело судорожно дернулось, пытаясь подчиниться приказу.
— И, — продолжил Магистр Войны, — если ты не захочешь выслушать предложение от меня, тебе придется выслушать его от моих союзников.
— Я слышал болтерный выстрел.
С этими словами Кирион поднял собственный болтер и направил его на массивный шлем Фалькуса.
— Это, — повторил он уже тише, — был болтер. Скажи, что я ошибаюсь.
На дисплее у него перед глазами проматывались показания с аудиодатчиков шлема, так что Кирион был уверен в собственной правоте, — однако выстрел застал его врасплох, и требовалось потянуть время.
Повелители Ночи и воины Черного легиона столпились в центральном проходе, окруженные сотней коленопреклоненных заключенных.
— Абаддон… Абаддон… Абаддон, — повторяли узники со всем благоговением и истовостью молящихся.
Но их песнопение оборвалось в тот момент, когда Повелители Ночи подняли оружие.
— Штурмовой болтер, — поправил Узас, и все явственно услышали оживление в его голосе. — Не болтер. Два ствола. Талос мертв. Руна жизненных показателей нестабильна.
Это было верно. Один выстрел болтерного орудия в столовой, и руна жизненных показателей на их дисплеях неуверенно замерцала.
Противостояние длилось, а терминаторы Черного легиона оставались спокойными.
«Им-то легко, — подумал Кирион, — в случае чего их поддержит больше сотни фанатиков».
— Талос, — позвал он по воксу. Тишина. Моргнув, Кирион переключил каналы. — Септимус.
Снова ничего. Движением глаза он переключился на третью руну.
— «Завет», говорит Первый Коготь.
Молчание.
— Нас отрезали, — передал он отделению.
— Повелители Ночи, — негромко сказал Фалькус из Черного легиона, — с вашим «Громовым ястребом» приключилась досадная неприятность. Идем. Мы предоставим вам другой транспорт для возвращения на корабль.
— Надо драться, — передал Ксарл. — Прикончим их всех.
— Кровь, черепа и души, — судя по хлюпающим звукам, Узас опять истекал слюной. — Мы должны драться!
— Сохраняйте хладнокровие, болваны, — вмешался Гарадон, Молот Вознесенного. — Даже нам не под силу справиться с ними здесь.
— Да, — кивнул Кирион. — Сначала получим ответы, а затем отомстим.
— Мы должны драться, — упрямо настаивал Ксарл.
Перспектива уйти из башни под конвоем была для него слишком унизительной.
— Мы не можем бросить Талоса здесь.
— То, что сейчас происходит, поставило легионы на грань войны. — Грубый голос Гарадона перебил яростные угрозы Ксарла. — Они превосходят нас числом как на орбите, так и на поверхности. Надо выждать и ударить тогда, когда добыча ослабеет.
— Ты трус, Гарадон! — рявкнул Ксарл.
— А ты ответишь за оскорбление, — ответил Молот Вознесенного. — Но сейчас опусти болтер. Мы не сможем выиграть этот бой.
Повелители Ночи убрали оружие и позволили вывести себя из зала. Вслед им полетели свист и насмешки поднявшихся с колен заключенных. Несколько швырнули в Астартес бутылки или выпалили в воздух из захваченных дробовиков, отчего на дисплеях Повелителей Ночи вспыхнули тревожные руны.
— Каждый из этих ублюдков умоется кровью, — посулил Ксарл.
От всех бойцов Когтя пришел подтверждающий сигнал. Бутылка угодила в шлем Узаса, и остальные услышали смех.
— Какого дьявола ты гогочешь? — взорвался Ксарл.
— Они обвели нас вокруг пальца, — ухмыльнулся Узас. — Прикончили Талоса. Перерезали экипаж «Громового ястреба». Захватили наш транспорт. Умно. Почему бы мне не восхищаться тем, как ловко они нас переиграли?
— Захлопни пасть, — приказал Ксарл. — Они не убили Талоса. Его руна все еще светится.
— А какая разница? Он у них в руках. Рад от него избавиться.
Кирион не обращал внимания на перепалку. В то время как их окружали коленопреклоненные смертные, его шестое чувство пробудилось. Каждый из этих людей скрывал страх под маской религиозного экстаза. Их страхи просачивались в сознание Астартес всплесками перебивающих друг друга голосов.
…не хочу умирать…
…свобода, наконец-то, неужели они позволят нам уйти…
…просто уловка, они убьют нас…
Кирион закрыл глаза, чувствуя, что общий ужас смертных может поглотить его собственный разум, затопить бессмысленным потоком эмоций. Ребенком он провалился в заболоченное озеро в глубинах подулья Йории. Тогда Кирион не умел плавать. В бесконечные секунды до того, как отец его вытащил, он медленно погружался в черноту, глядя на отблески факельного света на поверхности. Каждый раз, оказываясь в толпе, Кирион вспоминал это мгновение — чувство, что он исчезает, что его целиком поглощает некая безжалостная внешняя сила. В тот день, глядя на тускнеющий свет наверху, ощущая, как уплывает сознание, он понимал, что умирает.
