– Уж я бы не стал терпеть, если бы с меня каждый год заново снимали штаны! – восклицал Вебранд, который не мог взять в толк, чего они все боятся. – Уж я бы перегрыз горло тому фьяллю, который попытался бы собрать с меня дань! Смешно смотреть, как вы глодаете кору и жуете мох, хуже скотины, и не смеете драться за хороший хлеб и мясо! Крысоеды! Едите всяких зайцев, прочую ушастую дрянь, а коров и овец сами отводите фьяллям! Посмотрите на меня! – И он гордо ударял себя в грудь. – Я никогда никому не платил дань! Фьялли с Хрейдаром Гордым убили у меня половину дружины, и я скорее надену женское платье и сяду к прялке, чем смирюсь и откажусь от мести! Среди вас ведь нет ни одного такого, кому было бы не за что мстить фьяллям. И если вы собираетесь мстить «никогда», то звание вам одно – паршивых трусов!
На него обижались, возникали ссоры, перебранки, Хагир и Гельд с трудом могли примирить хозяев с беспокойными гостями. Бергвид смотрел на эти споры с презрением: для него все в жизни было просто и ясно. После того как его право и призвание подтвердили боги, он и сам стал смотреть на людей свысока, будто сошедший в Средний Мир бог.
– Мой старший сын тоже говорил такие речи! – кричала Вебранду одна женщина, исхудалая и высохшая, как щепка, и злая, как голодная куница. – Тоже говорил, что не будем платить! Его убили, и теперь мы сидим зиму и лето на одной рыбе, потому что некому пахать землю, некому ходить в лес с луком! А ты хочешь, старый волк, чтобы и младшие мои туда же отправились? Посылай своих, если у тебя есть лишние! Вы натравите на нас фьяллей и разбежитесь, а нам опять воевать одним! Знаем мы таких героев!
– Ну, если бы кто-то помог… – здесь и там приговаривали квитты. – А без помощи мы немного навоюем… Вон, и вы корабль отвоевали, а дома и хозяина лишились!
Люди косились на женщин и детей, которых возили на себе «Змей» и «Кабан». Конечно, впечатление они производили не самое подходящее: каждый, кого звали на войну, очень легко воображал своих собственных женщин и детей осиротевшими, лишенными крова и обреченными скитаться по чужим домам.
– Надо скорее избавиться от них! – говорил Бергвид и брезгливо морщился, как будто речь шла о корзине с крысами. – Над нами только смеются из-за этого курятника!
– Правильно! – весело одобрял Вебранд. Надменность бывшего раба забавляла его, и он неустанно ее подогревал. – Ты рассуждаешь как истинный конунг! Зачем в военном походе нужны женщины, всякие там старухи, вдовы, чужие невесты? Без них обойдемся!
Но все же постепенно, от усадьбы к усадьбе, вокруг Хагира и Бергвида стали собираться люди. То один, то другой сын бонда, рыбак или работник, зачарованный рассказами и видом «Златорогого», приходил проситься в дружину. Мужчинам опостылела жизнь в бедности и унижении, а вооруженная дружина ведь всегда раздобудет себе мяса и пива, верно? С такими вождями не пропадешь! Постепенно на «Златорогом» набралось достаточное количество гребцов, и Бергвид, став независимым от дружин «Кабана» и «Волка», посматривал теперь еще более самодовольно. Глядя на вождя, его молодая дружина тоже стала держать носы высоко, и опытные, умелые хирдманы Гельда, Хагира и Вебранда, встречая пренебрежительные взгляды вчерашних рыбаков, не знали, обижаться или смеяться.
Вслед за простыми потянулись и знатные люди. Первым явился Оддбьёрн по прозвищу Муха – рыжеватый, невысокий, подвижный, говорливый человек средних лет, одетый довольно бедно, но с хорошим оружием, сохраненным где-то в тайниках. Дружина его насчитывала всего шесть человек, но зато он был полон решимости.
– Я давно ждал, что новый конунг появится! – просто объяснял он. – Ведь в святилище Стоячие Камни еще пятнадцать лет назад было дано пророчество, что он появится, когда придет его срок. Мне мать рассказывала. Да у нас многие знают. А раз срок пришел, надо начинать дело. Ведь пахать и сеять надо весной, а то к осени ничего не вырастет. И это то же самое. Чтобы чего-то пожать, надо засеять. Я с тобой, Бергвид сын Стюрмира. Может, от меня будет немного пользы, но зато моя совесть будет чиста!
Миновав область Квиттингского Юга, корабли плыли теперь вдоль восточного побережья, уже много лет подвластного Хельги хёвдингу из рода Птичьих Носов. Эта область находилась под защитой конунга слэттов и не платила дани фьяллям; здесь люди жили чуть побогаче и гостей принимали охотнее, особенно когда узнавали Гельда Подкидыша и слышали, что Хагир сын Халькеля тоже в родстве с хёвдингом.
Но и Квиттингский Восток трудно было назвать процветающей областью. Еще пятнадцать лет назад сюда прикатилась первая волна беженцев с севера и запада, и с тех пор этот поток, хотя и ослабел, почти не прекращался. Каждый год на восточном побережье появлялись новые люди, очень похожие на домочадцев Березняка: с детьми и старухами, с кое-как выхваченными из огня узлами, но почти без мужчин, без скота, без денег и какой-нибудь ценной утвари. Еще пятнадцать лет назад всю землю, пригодную для пастбищ и полей, заняли и поделили, все места рыбной ловли пометили владельческими знаками. Каждая полянка в лесу выкашивалась, лесных зверей в прибрежной полосе почти истребили и оттеснили в глубину полуострова. На сенных сараях красовались замки, а стены носили следы починок – грабители приходили с топором и просто прорубали в стене новую дверь. Многие из тех, кто у себя дома звался знатным хёльдом и хозяином работников, теперь сами оказались вынуждены взяться за плуг и косу, но прокормить семью могли едва-едва. Людям не хватало места, часты были ссоры, столкновения, и на ежегодных тингах разбиралось множество дел, зачастую кончавшихся кровной местью и уничтожением целых родов. Здесь, где фьялли не показывались, тоже бушевала война.
После Квиттингского Юга Хагир уже многого не ждал, но на востоке люди откликнулись на призыв гораздо охотнее.
– Живем на головах друг у друга, чтоб нам провалиться! – восклицал Яльгейр хёльд из усадьбы Ягнячий Ручей. Его отец, Кетиль Толстяк, погиб пятнадцать лет назад, а сам он успел лишиться уха в какой-то схватке и носил прозвище Одноухий. – Говорили, будто рауды пошли заодно с фьяллями воевать, потому что у них места не было – ну, так теперь и наши хоть на кого готовы пойти! Правда, Гельд! Ты же знаешь, скажи! Тут где хочешь сеть закинь – за чужую зацепишься! Мы с Бримом Зевакой уж на что друзья и соседи – за зиму три раза сцепились! Ну, вы сами знаете! – Широкими взмахами рук он призывал жителей западного побережья понять его беды, и Бьярта убежденно кивала, вспоминая свои ссоры с Ульвмодом Тростинкой из-за пастбищ, овец и тому подобного. – Мой отец еще тогда погиб, когда фьялли к нам в первый раз пришли, а ведь тогда-то наши одолели! Так что я хуже моего отца! Вышвырнем их, поганых, чтобы все эти пришлые назад к себе поползли! А мы вздохнем как следует! Ведь вся земля до Сокольей горы была моя, а на юг до самого ольховника – там были мои поля, а теперь какие-то тролли сидят. Да у меня у самого рук бы не хватило еще там пахать! А десять лет назад у нас целая война за эти земли была, почище твоей Битвы Чудовищ! Человек десять там и закопали, чтоб ты сдох! И ни единого фьялля рядом не было, все свои же, квитты натворили, чтоб их тролли драли!
