– Дедушка! К нам Пелопс едет!
– Отлично! – возликовал Персей. – Устроим пир!
И завершил хриплым басом:
– …но под звуки дивной песни
Отпивать из чаши будем!
– Дедушка! Да послушай же!
– Гости – к счастью. Гость благословен моим отцом…
Вино, надрывно булькая, полилось из меха – частью в кубок, частью на землю. Персея данное обстоятельство нисколько не расстроило. Не осталось в мире событий, способных испортить настроение Убийце Горгоны. Упади небо на землю, вторгнись в Арголиду рать беспощадных врагов – сын Златого Дождя и глазом не моргнет.
– Он не на пир едет! Он хочет Тиринф захватить!
– Ну да?
– И всю Арголиду!
– Кто?
– Пелопс!
– Думаешь?
Персей с сомнением прищурился. Качнулся, снова пролив вино; с трудом восстановил равновесие.
– Да! И папа так думает, и Сфенел…
– Надо же…
Дед припал к кубку.
– Не пей больше! Не надо! Пожалуйста!
Амфитрион чуть не плакал.
– Почему? – изумился Персей.
– Ты что, весь разум пропил?! Война будет! Ты ведь не отдашь ему Тиринф? Надо войско собирать, людей вооружать!
Почудилось: это он, Амфитрион, Имеющий-Два-Выхода – герой, умудренный годами – разговаривает с внуком-дурачком. Пытается втолковать, достучаться; а если понадобится – заменить внука собой, вытесняя глупую, не готовую сражаться душу…
– Какая там война! – махнул рукой Персей, далекий от земных забот. – Приедет Пелопс, мы с ним сядем, выпьем…
На лицо его набежала тень, творя чудо. Персей стал прежним угрюмцем, скорым на расправу. Тень дрожала, желая навсегда вернуть былой облик Убийце Горгоны – но век теней краток, и силы на исходе.
– Если, конечно, он успеет…
– Кто? Пелопс?
– Он! – дед лучезарно улыбнулся.
От этой улыбки, приветливой, как солнышко весной, мальчику захотелось бежать, куда глаза глядят, лишь бы не видеть дедушку таким .
– …И тогда, объятый Вакхом, Вакха я прославлю чинно…
– Пошли домой, – вздохнул Амфитрион. – Пошли, а? Простудишься…
Раньше ему бы и в голову не пришло, что можно безнаказанно перебить деда.
– Идем, – с пьяной легкостью согласился Персей.
Он подхватил с земли мех и взял внука за руку, чего раньше никогда не делал. «Надо по дороге еще раз…» – подумал мальчик. И понял: бесполезно. Хоть по дороге, хоть тысячу раз. Проще снести лбом тиринфскую цитадель, творение циклопов. Дед примирился с Косматым. Что ж, Косматый сейчас убивал деда, как всегда убивал друзей – ласково, не торопясь, к обоюдному удовольствию.
Оставалось одно-единственное средство.
Крайнее.
– Бабушку мою не видела?
Рабыня, бездельничавшая у входа в гинекей, дернулась, как от пинка. Разбудил он ее, что ли?
– Бабушка? Госпожа Андромеда… Она ушла.
– Куда?
– Я не знаю. Она не сказала.
Куда могла отправиться бабушка на ночь глядя? Если деда мальчик нашел с относительной легкостью, то где искать бабушку – даже не представлял. Рабыня говорила правду: кто она такая, чтобы Андромеда сообщала ей, куда идет?
– А кто знает?
– Кого там Керы принесли? – донесся из недр гинекея сварливый старческий голос. Выбираться наружу карга не собиралась.
– Это Амфитрион! – крикнула рабыня. – Госпожу спрашивает!
– Не ори, я не глухая. К морю госпожа пошла. Она теперь часто к морю ходит. Только-только вышла. Ты беги, малыш. Ноги молодые, догонишь…
– Спасибо!
К морю дорога одна. Если бабушка только что вышла – он ее обязательно догонит!
– К-куда?! – гаркнул в спину караульщик.
– Надо!
И Амфитрион вихрем пронесся через ворота.
Вечерело. Меж холмами копились смутные тени. Отбежав на полсотни шагов, мальчик остановился перевести дух. Поглядел на дорогу: вроде, никого. Зрение в сумерках подводит? На всякий случай он протер глаза; сощурился, глянул из-под ладони, хотя солнца, способного ослепить, не было и в помине.
Дорога пустовала.
Наврала карга! Или напутала. Бабушка ушла давным-давно, а для старой дуры все, что не год назад – «только что». Хорошо еще, если бабушка и впрямь к морю направилась. Иначе ищи ее… По уму, следовало обождать до утра. Или хотя бы задуматься: с чего бы Андромеде – одной, без подобающей свиты – тащиться на берег… Нашлась причина? Значит, вряд ли бабушка, взыскующая одиночества, будет рада свидетелю – хоть внуку, хоть кому. Но деятельная натура Амфитриона требовала: немедленно! Сейчас же! Знал мальчик за собой такое: спать не будет, изведется весь, пока не проверит все возможные способы на излом.
«Не на крыльях же бабушка улетела?» – думал он, быстрым шагом двигаясь в сторону Навплии. Задрав голову к небу – словно надеялся высмотреть там летящую Андромеду – он и впрямь углядел в вышине крылатую тень. «Орел? Точно, орел. Небось, Зевс за бабушкой прислал!»
Засмеявшись, мальчик прибавил шагу.
Андромеду он увидел издалека. Закатный Гелиос прорвался сквозь клочковатую оборону туч, осветив женщину – та застыла на берегу, у кромки прибоя. Длинная тень на песке, мерный шелест волн; безмолвная статуя у воды.
Закат.
Закат жизни.
Амфитрион задохнулся. Печаль была светлой, как осенний лес. Мальчик замер, боясь нарушить хрупкое молчание. Но время шло, закат мерк, подергиваясь пеплом и золой; и он решился.
– Радуйся, бабушка.
– Радуйся и ты, – Андромеда не изменила позы. – Что ты здесь делаешь?
– Я хотел поговорить с тобой.
– О чем?
– О дедушке. Ты же видишь, что с ним творится!
– Вижу.
Женщина обернулась. Ее лицо, подумал мальчик. Что с ее лицом? Взгляд бабушки вызывал оторопь – казалось, Амфитрион был водой в роднике, и Андромеда смотрела сквозь внука, видя позади мальчика кого-то другого. Настоящего. Завтрашнего. Статую на пьедестале – камень грядущих побед и поражений. Очень хотелось оглянуться. Колоссальным усилием мальчик удержал себя от невольного движения.
– Сильный? – Андромеда улыбнулась уголками губ.
И сама себе ответила:
– Сильный, да. Это хорошо.
– Я-то сильный. А дедушка – слабый!
Слова резали хуже острых ножей. Но другого выхода не осталось, что бы там ни значило его имя.
– Ошибаешься.
– Он – пьяница. Его с троноса скинут, а он и не заметит!
– Руки коротки. Тронос твоего деда вровень с Олимпом.
– Бабушка!
– Даже богам не отнять у Персея его имени и места.
– Ага, не отнять! Он как с Дионисом помирился – словно подменили…
– Помирился? Когда?
В голосе Андромеды впервые прозвучал намек на интерес.
– Два года назад! Или нет… три…
– А пьет он с каких пор?
– Вот с тех пор…
– Два года пьет? Три?
– Нет… – смутился Амфитрион.