Злость и на Бугуруслана, и на его людей, и на самого себя прошла, и в душе лишь осталось только какое-то равнодушное любопытство, что ему ещё предъявит этот пустобрёх, какие ещё новые претензии? У него было такое странное чувство, что этот горлохват Виталик так громко орёт не просто так. Словно тот работал на несуществующую здесь публику, старательно забалтывая что-то важное.
"Скоморох какой-то", — странно равнодушно думал Сидор, глядя на его кривлянья.
Воевать с этими жёсткими, как оказалось, чересчур самостоятельными мужиками не было ни малейшего желания.
"Ну, отказались больше с ним работать, так и хрен бы с этим. Но зачем же, орать-то так?" — лишь недовольно морщился он на очередной какой-нибудь визгливый перл неугомонного Виталика, который никак не мог успокоиться и с каждым прошедшим днём, казалось, накручивал себя всё больше и больше.
"Что ж ты неугомонный то такой, — уже даже с каким-то нездоровым любопытством удивлялся Сидор. — Эк, разбирает то тебя, придурок.
Дать, что ли в морду, скотине такой, — совсем уж лениво подумал он. — Может, успокоится? Хотя, толку-то…"
"Кстати!"
Сознание Сидора, удивительно равнодушное и вялое какое-то последнее время, вдруг зацепилось за странно знакомые слова. Сегодня в визгливом, ставшем как бы уж и привычным монологе Виталика появились вдруг какие-то новые, неожиданные сюжеты.
"А откуда эта сволочь знает про наши пушки? И про то, что они ржавые? И что их четыре? Не три, не две, а именно четыре", — глаза Сидора до того равнодушно терпеливо пережидающие бурю Виталикова возмущения, как преходящее стихийное бедствие, сразу настороженно сузились.
От былого равнодушия не осталось и следа. Сразу собравшись, он уже более внимательно следил за довольным, уверенным в своей правоте Виталике, и точно таком же довольном, не замечающем что перешли все границы, бывшим десятнике.
"А я ведь ничего такого им не говорил, — пронеслась мысль у Сидора. — Да и отношения между нашими отрядами буквально с первого же дня стали довольно напряжённые. Охамел Бугуруслан, охамел. Совсем наших молодых пацанов ни во что не ставит, гнобит, как салабонов при любом удобном случае. Вот и они обиделись. Так что и парни наши ни с Бугурусланом, ни с его людьми на сей предмет не общались. Насколько я знаю, — уточнил он сам для себя на всякий случай.
Нет, точно, наши парни сказать ничего подобного не могли, — подумав, Сидор окончательно уверился он в собственной правоте.
Старательно припоминая последние дни, и где кто был и с кем мог встречаться, он окончательно уверился в собственной правоте.
Значит, у Бугуруслана с его людьми есть связь с Большой Землёй, то есть с городом.
И как к этому относиться?
Да никак! — раздражённо отбросил он от себя пустые, не относящиеся к делу мысли. — Я не Шерлок Холмс, чтоб ещё разбираться во всякой ерунде. Пусть с кем хотят, с теми и общаются. Как хотят и когда хотят. Меня это больше не касается".
Однако, похоже, это только он так думал, что его не касаются дела Бугуруслана. Тот так явно не считал и при каждой, даже случайной встрече, неизменно возвращался к вопросу о задержке зарплаты. Видать, это было для него чем-то важно. Хотя, вроде бы всё для себя обе стороны уже выяснили.
Всё было правильно, что он говорил. Обидно, неприятно, но, увы, правильно. Формально!
Это и настораживало. Было много непонятного, странного и совершенно нехарактерно для левобережцев в подобном поведении. И особенно был странен их категорический отказ от жалованья за прошедшие полгода и крайне жёсткое требование признания его вины в произошедшем разрыве.
Зачем это им было надо, было ещё более непонятно. Что, однако, настораживало ещё больше.
Даже то, что они не попытались у него что-то отжать в деньгах за отработанный фактически даром второй месяц, совсем ни в какие ворота не лезло.
Они упорно фиксировали время разрыва их отношений — проплаченный вперёд один единственный месяц, после их приезда в эти места. И его, Сидора то есть, несомненную вину в разрыве отношений. И как отчётливо понял Сидор из их последнего разговора, факт отказа от жалованья официально закреплял это. Зачем им вот именно это было надо, было ещё более непонятным.
Хотя… Кое-какие догадки у Сидора уже появились, и настроение, и так последние дни не самое хорошее, окончательно испортилось.
А на следующее утро стало совсем уж не до хандры и не до такой ерунды, как пустые догадки.
Катастрофа.*
В их Тупик, как с лёгкой руки молодняка стала шутливо называться бывшая крепость в горах, пригнали из города табун лошадей. Большой! Внезапно! Когда его никто тут не ждал. Да ещё и тех самых больных и раненых, что Сидор оставил на лечение коновалам с низовий Лонгары. Недолеченных!
Которых, как тут же выяснилось, низовые коновалы не могли защитить от зареченских рыцарей, видимо забывших уже про своё недавнее поражение, и снова появившихся в тех местах. И опять принявшихся за старое, любимое ими дело: ловлю людей и всего до чего могут дотянуться их жадные, загребущие ручонки.
Вот и пригнали табунщики из низовий Лонгары сюда в предгорья всё, что на сегодняшний день от бывшей его немалой доли трофеев ещё осталось. Едва более тысячи из бывших ранее двух с лихвой.
А вот это уже была настоящая катастрофа. Никто этих лошадей так рано тут не ждал. Ни этих, ни каких других. Да ещё так много, да в таком страшно измождённом состоянии, измученных длительным, тяжёлым перегоном. Тем более, больных и недолеченных.
Потому как Сидор, заранее предполагая наличие проблем в крепости из-за его полугодового отсутствия и невыплаты зарплаты работникам, заранее распорядился ничего с табунами не предпринимать до получения от него отсюда вестей.
Первые же табуны сюда, в предгорья должны были быть перегнаны следом за ним не ранее чем через месяц, а то и через два. И то, лишь после получения от него известий о состоянии дел на месте.
Выходило же, что неизвестно как появившихся в окрестностях города этих лошадей погнали следом за ним в горы буквально сразу, как только последняя телега его обоза покинула городские ворота. Чуть ли не на следующий же день.
А тут ничего ещё не было готово.
Если когда и можно было принять здесь животных, то никак не ранее чем через полгода. Никак не раньше поздней весны, а то и вообще начала лета.
Но…, человек может думать все, что ему угодно, а от судьбы не уйдёшь.
Сидор, неверяще глядел на пригнанных лошадей, с ужасом понимая, что поздняя весна будущего года вот она, уже здесь. Уже, наступила! Уже была поздняя весна, если вообще начало лета.
