Кашель едва не убил его на месте, без боя. Внутренности разорваны в клочья, в груди болит так, словно там ничего целого не осталось. Никаких больше легких, Марк. Оставим это другим. Потому что у тебя внутри — кровавая жижа, наполненная битым стеклом и ржавым железом.
Он поднялся. Пошел.
Вдыхаешь, и воздух словно полон ржавых иголок.
А потом ты их выхаркиваешь…
Декурион плюнул на ладонь. Сгусток крови. Отлично. Просто отлично.
Не глядя, вытер ладонь о край туники. Синей, морской. И грязной, как черт знает что.
Марк потянул из ножен спату. Что ж, если пришло время умирать…
Сделаем это по — настоящему.
— Сволочи, — сказал Марк. — Ну, кто первый?!
Но их было слишком много для него, оглушенного падением.
Следующий удар выбил оружие у него из ладони. Гем наступил на клинок спаты ногой. Марк оскалился, приготовился прыгнуть. Надеюсь, у меня кровь на зубах, подумал он мимолетом. Так страшнее.
Гем засмеялся. Красивый, сволочь, и наглый. Так и хочется вбить ему смех в глотку…
Топот копыт. Кто‑то спрыгнул с лошади и шел теперь к ним.
— Развлекаемся?
Гемы обернулись, готовые драться. И тут же расслабились.
Марк от бессилия хотел застонать.
Однорукий! Здесь!
— Тиуториг? Что тебе надо? — спросил один из германцев. — Этого мы взяли.
— О! Я его знаю, — сказал Тиуториг. Помедлил, глядя на Марка весело. — И он, вроде как, мой приятель.
— Что?!
Однорукий выхватил меч. Два гема упали, не успев даже открыть рты.
Последний попытался бежать, однорукий с легкостью достал его в затылок острием спаты. Гем упал, забился, заливая кровью пожелтевшую траву. Однорукий подошел и пригвоздил его к земле, выдернул меч.
Марк ловил ртом воздух. Что происходит?!
Однорукий усмехнулся.
— Что, разведка, не ожидал? Сюрприз.
Латынь у него была хоть и с акцентом, но очень правильная, грамотная. Марку так никогда не заговорить.
Окровавленный меч в единственной руке Тиуторига дымился на холоде. Из живота мертвеца поднимался легкий дымок — Марк почувствовал во рту привкус крови и сплюнул.
— Зачем ты убил своих? — спросил он странного гема, за которым гонялся по всей Германии.
Гем продолжал скалиться. Это была страшная улыбка. Словно лежалый мертвец пришел с того берега Стикса. Выбрался из черных болот Коцита, убежал от адского пса Цербера. Теперь он здесь.
Однорукий вытер длинный — галльский — клинок о рубаху мертвеца.
— Они мне не свои, — сказал он. — Плевать я на них хотел, разведка. Если честно.
— Ты из Парфии, — догадался Марк. — Шпион. Правильно?
Гем расхохотался.
— Из Парфии, из Парфии… Бери выше, разведка.
Куда выше? Марк закашлялся, сплюнул. Потом понял.
— Ты что — бог?
Гем засмеялся. Ярко — голубые глаза горели безумием.
— Почти. Я — комсомолец. Ну что, разведка, поиграем?
Он бросил ему его, декуриона, спату.
Комсомолец? Каких только народов на свете не бывает, подумал декурион. Впрочем, какая разница…
— В честь сената и народа Рима, — сказал Марк. Поднял спату — хорошая ты моя. — Готовься к смерти, комсомолец.
— В честь императора и Рима, — передразнил однорукий. Мягким быстрым движением, как сгусток ртути, перетек на другую сторону поляны. — Готовлюсь к смерти, разведка.
Марк аккуратно перешагнул труп. Безумный однорукий гем… сейчас мы узнаем, из чего ты сделан.
"Или узнаем, из чего сделан я".
Из мяса и кишок.
Из мужества и чести.
Из дерьма и крови.
Из…
Обмен ударами. Блеск железа. Какой быстрый! Марк выдохнул. Однорукий был как молния. Быстрее декурион никого не видел. Никогда. К воронам! Будь ты проклят!
…Из ярости и боли.
"Ну и рожи у вас".
Из ненависти. Из любви.
Марк бьется. Клинок со скрежетом ударяется в другой клинок. Всадник чудом избежал ответного удара.
Гем улыбнулся. Так, что у Марка озноб пробежал по затылку.
Теперь он меня убьет, понял Марк. Он слишком хорош для меня. Даром, что у него одна рука, а у меня две…
Однорукий шагнул влево и остановился.
Вместо того чтобы атаковать, гем отступил к лошади. Поводья были намотаны на ветку…
— Стой! — заорал Марк. — Куда?!
Однорукий уже оказался в седле, наставил на Марка острие меча. Лошадь заплясала на месте.
— Не надо, разведка. Меня так просто не возьмешь.
Однорукий сжал коленями бока лошади, повод намотал на мертвую руку. Марк видел ее жесткую, гладкую поверхность. Сияние полусогнутых пальцев. Откуда он взял новую руку?
— Беги, разведка, беги, пока можешь, — гем говорил спокойно и доброжелательно. — Скоро всех ваших перебьют. Беги туда, где ваши города. Тогда ты можешь выжить. Если повезет. Беги за Рейн.
— Куда? — всадник опешил.
— Тьфу, черт. За Рений беги, разведка.
Марк покачал головой.
— Не хочешь? — однорукий поднял брови. — Понимаю.
Марк опустил меч. Дыхания не было совсем. Он усилием воли заставлял себя вдыхать и выдыхать, легкие словно вырезали ножом.
— Живи, разведка! Может, еще встретимся! — гем ударил коня пятками. Всхрап, удар, комья грязи… Через мгновение Марк остался один.
Живи?
Он огляделся. Живой — в окружении мертвых, изрубленных тел римлян и германцев.
Он сел на землю и завыл.
Сегест, сын Ингвиомера, царь хавков, 54 года
Римляне так и не научились нас понимать. Они зовут меня "rex", что значит — царь. Для них я — повелитель хавков, германцев. Они думают, что именно я, Сегест, сын Ингвиомера, делаю хавков союзниками римлян — лично, своей волей…
Нет, римляне так ничего и не поняли.
Сейчас, здесь, в темной тишине моего царского дома, я сижу за столом и жду, пока моя жена — одна из моих жен — принесет мне тарелку с похлебкой. Мой обед на римский манер. Свекла. Капуста. И немного мяса. И много воды. И чеснок. Фракийская похлебка, которая выглядит так, словно в миску плеснули свернувшейся крови. Хорошо, что здесь темно, от света у меня начинают болеть глаза и затылок. На свету мне придется решать, за кого я — за себя или за римлян.
Римляне считают, что именно я, Сегест, своей волей могу повернуть народ хавков против остальных племен…
Смешные люди.
Рекс — это не титул. Это всего лишь сочетание звуков, которое что‑то означает только для римлян. Для германцев "rex" не стоит ничего. В Риме все решает Август, здесь решает общее собрание. Когда соберется толпа крикунов, называющих себя свободными воинами, я должен убедить всех — и каждого! — что то, что я делаю, правильно и умно. Римляне называют себя политиками, но настоящий политик здесь только я.
