— Ни то ни другое, — сказал Талос.
Все взгляды на мостике обратились к нему. Пристальнее всего смотрели оставшиеся на командной палубе воины легиона.
— Мы не бежим, — сказал он Октавии, прекрасно зная, что все глядят на него, — и не прячемся. Мы держим оборону.
Талос набрал координаты на клавиатуре подлокотника и передал ей.
— Доставь нас сюда.
— Трон! — выругалась Октавия, заставив половину мостика вздрогнуть при звуках имперского проклятия. — Вы уверены?
— У нас недостаточно топлива, чтобы продолжить плясать под их дудку, и мы не можем прорвать блокаду. Если нас загоняют, как добычу, я, по крайней мере, могу выбрать место, где дам им бой.
Кирион снова подошел к трону.
— А если они нас там ждут?
Талос долго смотрел на брата, прежде чем ответить.
— Что, по-твоему, я должен сказать, Кирион? Мы сделаем то, что делаем всегда: будем убивать их, пока они не убьют нас.
Когда «Эхо» вошел в варп, Талос отправился повидаться с тем единственным обитателем корабля, с которым должен был — хотя и совсем не желал — повстречаться снова. С мечом в руке он шагал по извилистым коридорам. Мысли пророка были темны, а намерения еще темнее. Он собирался сделать то, что следовало сделать давным-давно.
Огромные двери, ведущие в Зал Раздумий, с грохотом распахнулись перед ним. Адепты низшего уровня посвящения оборачивались, приветствуя пророка, а сервиторы безразлично продолжали заниматься своими делами.
— Ловец Душ, — почтительно поздоровался с ним один из облаченных в мантии жрецов Механикум.
— Меня зовут Талос, — ответил пророк, проходя мимо. — Пожалуйста, используй это имя.
Он ощутил, как на наплечнике сомкнулась чья-то рука, и обернулся к тому, кто решился дотронуться до него. Вряд ли кто-то из техножрецов мог пойти на такое нарушение этикета.
— Талос, — произнес Делтриан, склонив серебристый череп, заменявший ему человеческое лицо. — Ваше присутствие, хотя и не нарушает ни один из кодексов поведения, для меня неожиданно. Во время последней коммуникации мы достигли соглашения, что вас позовут, если будут какие-то изменения в объекте.
Объект, — подумал Талос. — Как оригинально!
— Я помню о нашем соглашении, Делтриан.
Хромированный, закутанный в плащ нечеловек убрал руку с наплечника воина.
— И все же вы являетесь сюда вооруженным и обнажаете клинок в этом священном месте. Проанализировав ваше поведение, я пришел к выводу, что лишь один исход является сколько-нибудь вероятным.
— И какой же именно?
— Что вы пришли сюда, чтобы уничтожить саркофаг и убить покоящегося в нем Малкариона.
— Хорошая догадка.
Отвернувшись, Талос направился к соседнему помещению, где хранился резной саркофаг военного теоретика.
— Подождите.
Талос остановился, но не по приказу Делтриана. Шок заставил его замереть на месте. Пальцы, сжимавшие клинок, дрогнули. Пророк впился взглядом в представшее ему зрелище: декоративный саркофаг был водружен на место, подключен и прикован цепями к керамитовой оболочке дредноута. Голубоватая аура слабого, сфокусированного стазис-поля по-прежнему мерцала вокруг конечностей боевой машины, не давая ей двинуться.
— Зачем ты это сделал? — не оборачиваясь, спросил Талос. — Я не отдавал приказ запустить дредноут.
Поколебавшись, Делтриан ответил:
— Дальнейший ритуал воскрешения требовал установки объекта в священную оболочку.
Талос не знал, что сказать. Ему хотелось спорить, но он понимал, что техножрец вряд ли прислушается к доводам разума. Пророк удивился вдвойне, когда обнаружил, что один из братьев уже пришел в зал до него. Этот воин сидел прислонившись спиной к стене и время от времени лениво нажимал на кнопку активации цепного топора, вслушиваясь в визг зубьев.
— Брат, — приветствовал пророка второй Повелитель Ночи.
— Узас. Зачем ты здесь?
Узас пожал плечами.
— Я часто прихожу сюда посмотреть на него. Он должен вернуться к нам. Он нам нужен, но он не хочет, чтобы в нем нуждались.
Талос медленно выдохнул, а затем обратился к Делтриану:
— Включи вокс-динамики.
— Господин, я…
— Включи вокс-динамики — или я убью тебя.
— Как прикажете.
Делтриан прошагал на своих тонких, как прутья, ногах к центральной панели управления. Несколько рычагов опустились с противным скрежетом.
Зал наполнился воплями. Надсадными, животными, усталыми воплями. Отчего-то казалось, что звучит старик, — столько дряхлой и древней слабости было в голосе.
Талос на секунду закрыл глаза, хотя линзы шлема продолжали смотреть вперед безжалостно, как и всегда.
— Все, хватит, — прошептал он. — Я с этим покончу.
— Объект биологически стабилен. — Делтриан заговорил громче, чтобы перекрыть крики: — Мы также стабилизировали его психику.
— По-твоему, это звучит как психическая стабильность? — не оборачиваясь, сказал пророк. — Ты что, не слышишь воплей?
— Я слышу их, — вмешался Узас. — Горькая, горькая музыка.
— Я обратил внимание на это вокализированное выражение боли, — сказал Делтриан. — И полагаю, это свидетельствует о…
— Нет. — Талос мотнул головой. — Нет. Не пытайся провернуть это со мной, Делтриан. Я знаю, в тебе осталось что-то человеческое. Это не «вокализированное выражение боли». Это крики, и ты это знаешь. Люкориф был прав насчет тебя: ни один разум, способный изобрести Вопль, не может быть настолько отвлеченным, как ты пытаешься изобразить. Ты понимаешь страх и боль. Я это знаю. Ты один из нас, неважно, облачен ты в керамит или нет.
— Что ж, тогда «крики», — уступил Делтриан.
В первый раз за все время его интонация изменилась — в ней промелькнула толика недовольства.
— Мы стабилизировали его психику, — продолжил он. — Относительно.
— А если бы ты отключил стазис-блокировку машинного тела?
Делтриану снова пришлось сделать паузу.
— Существует вероятность, что объект убил бы всех нас.
— Прекрати называть его «объектом». Это Малкарион, герой нашего легиона.
— Герой, которого вы хотите убить.
Талос резко развернулся к техножрецу. По лезвию ожившего клинка Ангелов побежали искры.
— Он уже умирал дважды. Только глупая надежда помешала мне запретить тебе возиться с его трупом, но теперь я вижу, что он не вернется к нам. Даже пробовать было неправильно, ведь это противоречило его последней воле. Отныне тебе не разрешается прикасаться к его останкам, потому что из-за тебя он оказался заперт в вечной бессмысленной агонии. Он заслуживает лучшей участи.
