— Что тебе нужно, Рувен?
— Так, значит, ты меня знаешь. — Раскосые глазные линзы легионера впились взглядом в оружейника. — Ты, должно быть, седьмой.
— Да.
— Тогда тебе стоило бы проявить ко мне больше уважения, если не хочешь разделить судьбу второго.
Рувен снова хмыкнул низким баритоном.
— Ты когда-нибудь видел, как вырывают душу из ее телесной оболочки? На один миг — прекрасный, восхитительный миг — тело остается стоять. Каждый нерв передает волну электрических импульсов от работающего вхолостую мозга. Сама душа бьется в судорогах — она все еще связана с плотью и разделяет агонию умирающей нервной системы, но уже не способна ни на что, кроме как корчиться в потоках эфира.
Рувен удовлетворенно вздохнул.
— Честно говоря, редко мне доводилось встречать более точное воплощение ужаса. Я искренне благодарен Второму за дар его смерти, потому что в ту ночь узнал много нового о варпе и о моих собственных силах.
— Ты убил Секундуса. — Септимус моргнул. — Ты его убил.
Воин в маске отвесил изящный поклон.
— Виновен.
— Нет. — Септимус сглотнул, отчаянно стараясь сосредоточиться. — Талос убил бы тебя.
— Он пытался.
Рувен двинулся в обход мастерской, разглядывая рабочие инструменты Септимуса. Дойдя до Пса, он остановился.
— А ты что за мелкое недоразумение?
Маг пнул служителя ботинком, скинув его со стула.
— Навигатор Этригий не слишком заботился о своих рабах, так? — Рувен оглянулся на Октавию. — Тебе достались одни отбросы, девочка.
Пес зарычал на него с пола, но Рувен уже зашагал дальше.
— Септимус, ты сильно переоцениваешь возможности своего хозяина — и его благоразумие, — если считаешь, что Талос способен меня убить. После того как я прикончил Секундуса, он пытался. Каждый раз я нарадоваться не мог на его энтузиазм. В конце концов, хоть Пророк и не простил меня, он оставил эти тщетные усилия отомстить. По-моему, неудачи ему надоели.
Октавия приподняла бровь. Оставил попытки отомстить? Не похоже на Талоса.
Септимус был менее склонен держать язык за зубами.
— Ты сотворил это с моим лицом! — рявкнул он. — На тюремной планете в системе Крита.
Рувен сверху вниз уставился на смертного, изучая обширные и искусно сделанные аугметические протезы, заменившие висок и глазницу Септимуса.
— Ах, так это ты был пилотом «Громового ястреба»? Для грызуна ты неплохо обучен, мальчик.
Септимус сжал зубы и кулаки, изо всех сил борясь с желанием схватиться за пистолеты.
— Это ты на Соласе послал тех заключенных, чтобы убить нас.
Самоконтроль Октавии тоже начал таять. Когда Септимуса приняли за мертвого и оставили его изувеченное тело в рубке «Громового ястреба», ее избили почти до потери сознания и за волосы затащили в самые смрадные подвалы тюремного комплекса.
— Так это был ты? Ты послал их? Четыре часа, — прошипела она, — я была там в темноте, с этими… животными. Целых. Четыре. Часа.
Рувен покачал головой, отмахиваясь от мелодраматической человеческой белиберды.
— Хватит нытья. Мой доспех нуждается в техосмотре.
— Я не твой оружейник, — почти расхохотался Септимус.
— Ты ухаживаешь за броней и оружием Первого Когтя, разве нет?
— Да. Но ты не из Первого Когтя.
— Был когда-то. И снова буду.
— Тогда, если Первый Коготь снова примет тебя, ты сможешь приказать мне починить твой доспех — но я опять откажусь. А пока что убирайся.
Рувен по очереди взглянул на каждого из смертных.
— Что ты сейчас сказал?
— Убирайся.
Септимус встал. Он не вытащил пистолеты, зная, что это бесполезно. Легионер мог убить их всех в мгновение ока, если бы захотел.
— Убирайся из оружейной моего господина. Это место предназначено для Первого Когтя и тех, кто им служит.
Рувен молчал. Такого он никак не ожидал. Любопытство и удивление перевесили гнев.
— Убирайся.
Октавия, в отличие от Септимуса, вытащила пистолет и направила его на рогатый шлем колдуна.
Пес немедленно последовал ее примеру, и из-под его рваного тряпья показался ржавый обрез.
— Госпожа говорит, что ты должен уйти.
Марух последним поднял свою отполированную лазвинтовку.
— Леди попросила вас удалиться.
Рувен все еще не сдвинулся с места.
— Когда-то у Талоса были куда более высокие стандарты тренировки рабов, — проговорил он.
Теперь уже Септимус вытащил пистолеты и направил оба на нагрудник Повелителя Ночи. Бессмысленный жест или нет, но рабы остались едины.
— Я велел тебе убираться, — повторил он.
— Ты ведь не считаешь всерьез, что этот спектакль меня устрашит?
Рувен шагнул вперед. На его левой глазной линзе вспыхнули две красные точки — это Септимус убрал предохранители. Легионер тряхнул головой.
— Я оставляю вам жизнь лишь потому, что вы ценны для легиона.
— Нет, — прорычал Септимус. Его человеческий глаз налился чернотой, а механический равнодушно поблескивал. — Ты оставляешь нам жизнь потому, что ты один на этом корабле и все остальные тебя презирают. Мой господин многое мне рассказывает. Я знаю, что Вознесенному нужен лишь самый ничтожный, мельчайший повод, чтобы тебя казнить. Я знаю, что Первый Коготь скорее прикончит тебя, чем вновь тебе доверится. У тебя нет власти над нашей жизнью и смертью. Мы живы не потому, что ценны, а потому, что ты ничего не стоишь.
Прежде чем Рувен успел ответить, Октавия протянула руку к бандане и запустила пальцы под повязку.
— Пошел вон. — В другой руке ее подрагивал пистолет. — Убирайся.
Рувен склонил голову, признавая свое поражение.
— Это было крайне поучительно, рабы. Благодарю вас.
С этими словами он развернулся и вышел из комнаты. Люк за ним захлопнулся.
— Кто, во имя бездны, это был? — спросил Марух.
— Черная душа, — скривился Пес. Даже его зашитые нитками глаза сморщились и впали в глазницы больше, чем обычно. — Очень черная душа.
Септимус зачехлил пистолеты. Затем в три шага пересек комнату и обнял Октавию. Марух отвернулся, ощутив внезапную неловкость. Раньше при нем они почти не прикасались друг к другу, и пожилой раб знал оружейника достаточно хорошо, чтобы понять — для такого дерзкого поступка Септимусу пришлось собрать всю свою смелость. Он не колеблясь наставил бы пистолет на полубога, но никак не мог набраться решимости для того, чтобы утешить дорогого ему человека.
Девушка почти немедленно вывернулась из его объятий.
— Не… не трогай меня. Не сейчас.
