Все же забрать его следовало. Теперь он стал вдвойне дорог Хагиру: и как наследство Лейрингов, и как память о Вебранде.
Убитых, кроме Вебранда, погребли в одном общем кургане и на вершину закатили камень. Бергвид конунг с остатками войска поехал к побережью догонять фьяллей, а Хагир повернул назад, к Сосновому Пригорку. Следовало торопиться, чтобы не дать Хрейдару уйти, но оставить кубок было немыслимо.
С Хагиром ехало его девятнадцать человек и Донберг хёльд с остатками дружины, но он почти не замечал их и ни с кем не разговаривал. Ему мерещилось, что Вебранд где-то рядом. Образовалась пустота, которая постоянно шла за Хагиром. Раньше ему и в голову не приходило, что потеря этого человека окажется такой ощутимой. Хагир ощущал себя одиноким среди живых людей, но призрак Вебранда неотлучно сопровождал его. Казалось, поверни голову направо и чуть вверх – и увидишь. Днем и ночью он ощущал на себе пристальный, ожидающий взгляд. «Я все сделаю! – мысленно успокаивал его Хагир, будучи уверен, что знает, чего от него хочет призрак. – Положись на меня!»
В Сосновом Пригорке с нетерпением ждали вестей. Гудрун хозяйка запричитала по родичу Гримкелю, но была рада увидеть Хагира живым.
– И конунг? Бергвид ведь тоже остался жив? – расспрашивала она мужа и Хагира. – Слава Одину! Не так страшно, если эта битва и не выиграна… Но ведь и не проиграна тоже, да, Донберг? Главное, чтобы был конунг. Он соберет новое войско. А наш Бергвид теперь настоящий конунг. Он неуязвим! У него есть хороший покровитель!
К похвалам Бергвиду Хагир не прислушивался. Еще пока готовили баню, он пошел в спальный покой, потом в гридницу, спрашивал у служанок, у управителя – в ответ на расспросы о кубке все пожимали плечами.
– А! – сказала Гудрун, когда узнала, что он ищет. – А я думала, ты знаешь. Ведь Бергвид забрал его.
– Что? – Хагир не поверил ушам. Даже у Бергвидовой наглости должен же быть предел!
– Ну, да. Я же сказала, что он теперь неуязвим. Та ведьма обещала ему помогать. Да ты сам видел: он ведь уцелел, при том что боец из него не слишком опытный, а много хороших бойцов сложило головы. Гримкель и твой гранн. Это ведьма его уберегла. Он отдал ей наш старый кубок. А она обещала собирать в него души убитых и варить из них для него силу… как-то так. Я плохо слышала, он Гримкелю рассказывал.
Хагир молчал. Эта новость стала продолжением того страшного морока, из которого он никак не мог выбраться.
– Ну, да, – подтвердила Гудрун собственные же слова. – Он тоже имеет право. Ведь он Лейринг по матери. А кому нужнее защита, как не конунгу? Пусть уж будет. Возвращайся к нему, родич, с ним ты добудешь еще сто таких кубков. Нельзя же, чтобы наши достижения были только в прошлом. Надо же и о будущем позаботиться. Конечно, жалко наследства наших дедов, но можно добыть новое. И наши внуки будут беречь то, что добудешь для них ты! Если у тебя не будет своих детей… Ну, будут, наверное. Ты еще молодой!
«Ты еще молодой» говорят человеку, когда ему под пятьдесят. Хагир мельком отметил это и не вспомнил, сколько же ему лет. Он чувствовал себя безнадежно старым. Он смыл с себя кровь и пыль вересковой пустоши, Гудрун дала ему новую одежду – вплоть до башмаков, поскольку подошва у правого старого оказалась распорота. На лезвие наступил, что ли? Увидела бы его сейчас Тюра, опять спросила бы: «Что же вы так долго? Когда ты что-нибудь ел?»
Тюра… Хорошо знакомое лицо смотрело из какой-то другой жизни. Она ушла, забрав из старого все лучшее, что имела, взяв в приданое тот бронзовый котелок на копытцах, который казался ей ценнее золоченых кубков, чтобы в нем до скончания века грели кашку детям. Дети вырастут, уйдут и сложат головы в новых битвах, а котелок останется, и возле него как бы сами собой заведутся новые дети. Уж Тюра постарается, чтобы они не переводились. Гельд Подкидыш ей в этом поможет. Он в молодости повоевал, но сумел вовремя остановиться, чтобы исполнение долга не помешало жить дальше. А вот он, Хагир, не сумел остановиться вовремя. Он чувствовал себя убитым, как будто не Вебранд, а он сам остался лежать там, под вересковым дерном.
Но у него еще имелись цели в жизни. Три важных дела: кубок – Бергвид, Вебранд – Хрейдар, застежка – Хлейна. Помнилось примерно так.
Через день Хагир попрощался с Гудрун и Донбергом и уехал к побережью, надеясь догнать Бергвида и фьяллей. Но на побережье было пусто, корабли исчезли. Правда, «Змей» остался, и Хагир обрадовался ему, как живому дорогому товарищу. Рыбаки рассказали, что фьялли уплыли на север, а Бергвид конунг отправился на юг. «Он хочет набрать людей и оружия», – говорили рыбаки, но Хагира это уже не занимало. Он знал одно: Хрейдар уплыл на север, а Бергвид – на юг. Куда теперь? Два дня Хагир просидел возле «Змея», глядя в море и невольно пугая людей своим отрешенным лицом. Хирдманы ловили рыбу и охотились: куда бы вожак ни повел их, что-то есть по пути надо будет в любом случае. Сам Хагир ничем не мог заниматься. Он не думал, не размышлял, а просто ждал, пока решение всплывет.
И оно всплыло. Кубок – серебряный, ему все равно. Вебранд был живой, и дух его жив в Валхалле, и ему далеко не все равно, будет ли он достойно отомщен. У него нет сына, а муж его дочери никогда за это дело не возьмется… Да и при чем он здесь, Фримод ярл? У него своя жизнь. Даже если бы он и хотел, Хагир ни за что не уступил бы ему эту обязанность.
И «Змей» поплыл на север. Двадцать человек на тридцать весел – не слишком много, и плыть полный день получалось только под парусом при попутном ветре. Без ветра двигались от силы полдня, часто останавливались на отдых. Хагира мучило ощущение пустоты: весь корабль напитался духом Вебранда, его присутствие здесь ощущалось буквально кожей, как будто он стоит рядом и его рука лежит у тебя на плече. Даже у Хагира на глазах выступали слезы, когда он брался за Вебрандово весло: даже не от горя, а просто от ощущения невидимой, непостижимой грани между ним, живым, и тем, кто от него ушел. Эта грань резала душу, и привыкнуть к ней никак не удавалось.
По пути завернули в Березовый фьорд и два дня прожили у Торвида Лопаты. Как рассказал Торвид, после неудачного похода на Березняк Хрейдар Гордый, лишившись своего корабля, забрал «Волка» у Ульвмода Тростинки, того самого «Волка», на котором Хагир и Бьярта год назад совершили столько славных подвигов.
– А к Березняку мы не ходим, – говорил Торвид. – Там, рассказывают, призраки по ночам…
И Хагир не ощущал ни малейшего желания видеть груду угля, оставшуюся от усадьбы. Его прошлое лежало в этих углях, и он не хотел к нему возвращаться. Все его мысли сосредоточились на будущем. Будет ли у него хоть какое-то будущее – это сейчас зависело от того, как он сумеет выполнить свой долг перед Вебрандом. Долг перед племенем квиттов выполнить не удалось. «Отлив», говорил Вигмар Лисица. Время не пришло, силы племени не собраны, оттого-то стремление ко благу оборачивается проклятием и приносит одно зло. Но то желанное время никогда не придет, если каждый не будет стремиться выполнить хотя бы свой личный, свой человеческий долг, для которого не бывает отливов. И хотя бы долг мести за своего странного побратима Хагир должен был выполнить как подобает. Тот погиб в битве с врагами Квиттинга, и за него Хагир, обещавший отдать всю жизнь этой борьбе, должен будет отомстить, чтобы иметь право жить дальше, уважать себя и ждать прилива.
