Мы нигде не задерживались. Если бы мы могли обходиться без кафе и гостиниц, то и вовсе не показывались бы людям на глаза. Неведомая сила — так, кажется, писали в старых романах? — неведомая сила гнала нас вперёд и вперёд. Мелькали города. Мы бродили в каких-то лесах, выходили сырыми тропами к каким-то озёрам. Все было не то, не то…
Незаметно исчез Марсианин. Зато к нам присоединился Поликарпов, которого я невзлюбил с первого взгляда. У него был аккуратный зачёс на косой пробор и одутловатое лицо, как будто он держал воду во рту. Он радостно захихикал, когда узнал, что я тот самый пилот, который… ну, и так далее.
— Вот! — сказал он, глотая окончания слов. — Наглядный пример. Разве честный челаэк выдержит засилье всех этих ничтожных конструкторов-изобретателей, Боргов всяких, Феликсов Эрдманов…
— Пошёл ты ко всем чертям! — сказал я.
Костя поспешил нас мирить. Поликарпов был обижен на человечество, отвергнувшее какие-то его изобретения. Однажды он пытался показать нам фильм, проектируя его на собственные ногти, покрытые особым составом. Этот состав он изобрёл. И ещё что-то в этом роде. Он показывал копии своих писем в Совет изобретателей, начинённые ядом и завистью. Он отыскивал в газетах сообщения о новых изобретениях и комментировал их с гадким ехидством. Чужого успеха этот человек с благообразной внешностью не переносил совершенно.
Как-то раз я пригрозил набить ему морду, и он отвязался от нас.
Мы мчались дальше. Мы то и дело сворачивали от магистральной евразийской трассы, снова возвращались на неё, петляли, словно за нами шла погоня. Я знал, что меня разыскивают по инфор-глобус-системе. На какой-то станции, только мы вышли из кабины аэропоезда, загремело радио: «Улисс Дружинин, тебя просят срочно пройти к инфору».
Мы сидели втроём на зелёной траве, перед нами высился гигантский памятник в честь какой-то старинной битвы. С вершины памятника, опершись на мечи, слепо смотрели воины, над ними медленно плыли пухлые облака.
Костя озабоченно листал карманный атлас.
— Может, мы не там ищем, Улисс? — сказал он. — Может, оно не в Европе вовсе, твоё озеро, а где-нибудь в Америке?
— Может быть, — сказал я, с тоской глядя на каменных воинов.
— Белая башенка с красной крышей, — вслух размышлял Костя, морща лоб. — Теперь такие не строят. Значит… Постой… Постой… Белая башенка под красной… Ну конечно, это старинный романский стиль! Верно, Улисс?
— Не знаю, — сказал я. Мне было всё равно, какой стиль.
Не найти мне моего озера…
— Давайте, друзья, махнём в Южную Америку! — заявил Костя неестественно бодрым голосом. — А? Полно озёр, всяких там памятников испанской старины… И португальской… А? Как думаешь, Доктор?
— Вот что я думаю, — медленно и тихо отозвался Доктор, вертя в пальцах зелёную былинку. — Поигрались — и хватит. Нет нигде твоего озера…
«Есть, где-то есть», — подумал я, но не стал спорить с Доктором.
— Тебе с нами не по дороге, Улисс. Возвращайся к своим… к своему делу.
— А ты? — сказал я. — Почему ты не возвращаешься?
Он не ответил. Костя тоже молчал, низко опустив голову.
Не помню, как мы очутились в курортном городке в гуще Тюрингенского леса. Никогда я не видел такого сияющего неба, таких прекрасных старых елей. Толпы курортников стекались к трамплинам — шли состязания горнолыжников. Мне почудилось, будто в толпе мелькнуло озабоченное лицо Робина. Да нет, откуда ему здесь быть, он за четыреста тысяч километров отсюда, в Селеногорске…
Может, я выпил утром слишком много вина, только мне взбрело вдруг в голову прыгнуть с трамплина. Костя не пускал меня, он был сильнее, и я сам не понимаю, как мне удалось вырваться. Я поднялся на трамплин и кое-как закрепил на ногах лыжи. Потом выпрямился, чтобы перевести дух. Полоса искусственного снега уходила в голубую бездну, терялась в темно-зелёном разливе леса. Голова кружилась. Мелькнула мысль, что в таком состоянии вряд ли я смогу… вряд ли удержусь, приземляясь… Ну и хорошо… Вот и прекрасно, лучше не придумаешь…
Я набрал полную грудь воздуха и вынес вперёд палки, чтобы как следует оттолкнуться…
В тот же миг кто-то, пыхтя и шумно отдуваясь, обхватил меня и рванул назад.
Я потерял равновесие, упал…
— Пусти! — прохрипел я.
Робин — всё-таки он был здесь, а не на Луне — рывком поднял меня на ноги, и тут же кто-то второй вцепился в мою руку. Это был Леон. Они повели меня к эскалатору. Лица у них были мокрые от пота, и оба никак не могли отдышаться.
Я не сопротивлялся. Просто не было сил.
Глава шестнадцатая
НА ВЫСОКОМ ВОЛЖСКОМ БЕРЕГУ
Был вечер. Я лежал в кресле-качалке и смотрел на звезды, пылающие в чёрном небе.
Звезды, звёздные моря…
Их видели тысячи лет назад астрономы Древнего Египта и Древнего Шумера. Их видели Гиппарх и Аристотель. На них направил первый телескоп Галилей. Под этими самыми звёздами был заживо сожжён непреклонный Джордано Бруно, не пожелавший отказаться от идеи бесконечности Вселенной и бесчисленности обитаемых миров.
Вы, равнодушные, недосягаемые! Намного ли приблизилось к вам человечество с тех пор, как отпылал костёр Бруно?
Мы знаем о вас много. Мы вышли на окраину Системы. Наши радиозонды обшаривают галактики, и вот уже несколько десятилетий идёт диалог с Сапиеной — другим островком разумной жизни.
Но значит ли это, что мы приблизились к вам, звезды?
Правда, был наш отчаянный прыжок. Мы с Робином первыми из людей выбрались «за берег, очерченный Плутоном».
И все же — нет, мы не приблизились. Высунули на какой-то миг нос из ворот — и скорей обратно. Обратно, в обжитое пространство, к привычным полям тяготения, в нормальный бег времени. Ишь куда захотели, смутьяны! А ну, давай назад!
Костёр Бруно? Бросьте! Иные времена на дворе. Получите дисциплинарное взыскание. И запомните раз и навсегда: существует целесообразность. Её Величество Целесообразность, если угодно. Все, что делается ей вопреки, — нелепо, бессмысленно. Вот — признано целесообразным спроектировать корабль на принципе синхронизации времени-пространства. Он уже спроектирован, и проект утверждён, это хороший проект. Конструкторский гений Борга блестяще дополнил теоретический гений Феликса, и в результате было найдено простое решение. И уже размещены по заводам заказы. Будут построены два экспериментальных корабля.
Чего же ты хочешь, упрямый человек? При чем тут, на самом-то деле, костёр Джордано Бруно?
