Они вынесли «радио» во двор, к той стороне корабля, которая была скрыта от взглядов. Здесь сейчас будут Амдиджефри. Булат и она, кем бы она в этот момент ни была. Фрагмент Свежевателя засмеялся, почувствовав прилив страха. Эта дурочка вспомнила о дисциплине! Может быть, так будет лучше всего.
Он стоял в середине двора, пока человек помогал ему надевать эти радио доспехи. Странно видеть так близко от себя разумное существо да еще нависающее над тобой.
Неимоверно развитые лапы Джефри свободно закрепили куртки на его спинах. Материал был изнутри мягким, мертвящим. И, в отличие от обычной одежды, радио закрывали мембраны носителя. Мальчик пытался объяснять свои действия.
— Видишь? Вот это, — показывал он на угол плаща, — надевается вокруг головы. Там внутри есть (незнакомое слово), который передает звук в радио.
Фрагмент отодвинулся, когда мальчик попытался натянуть ткань ему на голову.
— Нет! Я не могу думать под этими плащами!
Только в такой позе, все элементы головами внутрь, он мог сохранять полное сознание. Хотя его самые слабые части уже впадали в изоляционную панику. Сознание, которое принадлежало Тиратект, сегодня кое-чему научится.
— Ой, извини. — Джефри отвернулся и что-то сказал Амди, что-то насчет использования старой конструкции.
Амди стоял в тридцати футах в положении «головы вместе». Он все еще дулся, что ему отказали, и нервничал из-за того, что его отделили от Двуногого. Но пока шла подготовка, его хмурость проходила. Глаза щенков расширялись в радостном волнении. Фрагмент ощутил волну нежности к этим щенкам, но она схлынула так быстро, что он едва ее заметил.
Теперь Амди придвинулся ближе, пользуясь тем, что плащи сильно заглушали звуки мысли Фрагмента.
— Джефри говорит, что, может быть, нам не следует испытывать сейчас радио уровня мысли, — сказал он. — Но это ведь будет куда лучше! А потом, — добавил он с плохо скрытым лукавством, — ты все еще можешь дать мне ее испытать.
— Нет, Амди. Это нужно сделать так, как мы решили.
Голос Булата был весь — нежная симпатия. И только Фрагмент Свежевателя успел заметить широкую улыбку у двух элементов Властителя.
— Ну, что ж. — Щенки придвинулись чуть ближе. — Ты только не бойся, Властитель Тиратект. Мы эти радио долго держали на солнце, и в них должно быть много силы. Чтобы они заработали, ты только затяни ремни покрепче, даже те, что у тебя на шеях.
— Все одновременно?
Амди поежился.
— Так будет лучше всего. Иначе начнется несоответствие скоростей, которое… — Он что-то сказал Джефри.
Двуногий наклонился ближе.
— Вот этот ремень сюда, а этот сюда. — Он показал на лямки, которые притягивали наголовный капюшон. — А потом просто потяни вот это ртом.
— И чем сильнее потянешь, тем громче будет радио, — добавил Амди.
— Ладно.
Фрагмент Свежевателя подобрался. Движением плеч он надвинул куртки на место, затянув плечевые и набрюшные ремни. Мертвая глушь. Казалось, что куртки слипаются с мембранами. Он осмотрел сам себя, отчаянно стараясь не потерять то, что еще осталось от сознания. Куртки были красивы — магическая тьма с намеком на золото и серебро властелина Движения. Красивые инструменты пытки. Даже Булат не мог бы вообразить такой извращенной мести. Или мог?
Фрагмент схватил наголовные лямки и потянул.
***
Двадцать лет назад, когда Тиратект была новой, она любила бродить со своим родителем, от которого отделилась, по травянистым дюнам близ Пастушьего озера. Это было еще до великого их падения, до того, как одиночество повело Тиратект в Столицу Республики, до того, как она стала искать «смысл». Не все берега Пастушьего озера были сплошь дюны и пляжи. Дальше к югу были Скалы, где ручьи прорезались к озеру сквозь камень. Иногда, особенно после ссор с родителем, Тиратект уходила от берега вверх по ручьям с крутыми и гладкими скальными стенами. Это было вроде наказания: в ущельях встречались места, где камень блестел, как стекло, и там звуки совсем не поглощались. Эхо звучало отовсюду, заглушая мысль. Было так, будто ее окружают копии «ее самой и все они думают одно и то же, но вразнобой.
Конечно, эхо всегда мешало там, где были каменные стены без обивки, особенно если еще форма и размеры помещения были неудачными. Но те утесы были настолько хорошими отражателями, что превращали жизнь в кошмар. И еще были места, где форма Скал вступала со звуками в заговор… И когда Тиратект там ходила, она не могла отличить своих мыслей от эха. Все гремело в резонанс с очень малой задержкой. Сначала это была дикая боль, которая приказывала бежать. Но Тиратект снова и снова заставляла себя идти в ущелья и наконец научилась думать даже в самых узких местах.
Радио Амдиджефри было чем-то вроде скал Пастушьего озера. Может быть, это сходство меня спасет. Тиратект пришла в сознание, сваленная в кучу. Прошло не больше пары секунд, как она оживила свои радио; Амди и Булат все еще просто на нее смотрели. А человек раскачивал одно из ее тел и что-то ей говорил. Тиратект лизнула мальчику лапу и частично встала. Она слышала только свои мысли, но они звенели чуть по-другому, как эхо от камней.
Она снова легла на животы. Часть ее блевала в грязь двора. Мир покачивался не в фокусе. Мысль здесь. Хватай ее! Держи! Все это вопрос координации, согласования времени. Она вспомнила слова Амди о том, насколько быстро разносится радио. Это в определенном смысле была проблема, обратная проблеме отражающих утесов.
Она тряхнула головами, преодолевая собственную некоординированность.
— Дайте мне минуту, — сказала она, и голос ее был почти спокоен. Она медленно огляделась. Если собраться, если не делать быстрых движений, то можно думать. Тут до нее дошло, что плащи закрывают все ее мембраны. Она должна была быть оглушена, изолирована. Но мысль была не более туманной, чем после плохого сна.
Тиратект снова встала на ноги и обошла открытое место между Амди и Булатом.
— Вы меня слышите? — спросила она.
— Да, — ответил Булат и нервно отодвинулся в сторону.
Понятно. Плащи глушили звуки, как тяжелый войлок: все звуки в диапазоне мысли поглощаются полностью. Но межстайная речь и самнорский язык — куда более низкие звуки, и на них это не влияет. Она остановилась, у нее перехватило дыхание. Она слышала пение птиц и звуки пилы на дальней стороне внутреннего двора. А Булат был всего в тридцати футах от нее. Шум его мысли должен был звучать громкой помехой, даже сбивать с толку. Она прислушалась… но ничего не услышала, кроме собственных мыслей и ровного гудения, которое шло, казалось, со всех сторон.
