согласно гамме спектра, указывает на степень мастерства. Фиолетовое кольцо — это седьмая, низшая, степень, красное дается тем немногим, которые достигают высшей. Кольцо на левой руке — кольцо поэта, на правой — кольцо воина. Говорят, что не бывало еще столь великого поэта и воина, который носил бы два красных кольца. У моего на левой руке было зеленое — выходит, он принадлежал к поэтам четвертой, не слишком выдающейся, степени. Зато его воинское кольцо, выкованное из какого-то квалларского искусственного металла, было красное и гармонировало с огненно-красными тонами фрески.
— Мне сказали, что ты меня ищешь, — произнес Давуд.
— Ты знаешь мою мать? Ты тот самый поэт, с которым… ты ее знаешь?
— Знаю. Хорошо знаю.
— Где она?
Он, не отвечая, учтиво склонил голову.
— Я бы все равно постарался встретиться с тобой, чтобы увидеть сына такой женщины. Я собрал много историй о тебе. Когда-нибудь, если буду жив, я сложу из них поэму. Я слышал, пятнадцать дней назад ты остановил время, спасая своего друга от смерти.
— Напрасно ты слушаешь всякие сплетни.
— Напрасно ты спас своего друга, когда пришел его момент. И это не сплетни, я знаю. И про Агатанге тоже знаю. Нам, поэтам, знакомо…
— Еще бы — вы ведь мастера слель-мима.
— Ты тоже пользуешься этим стандартным термином…
— Вы лишаете людей собственной воли.
— Ты хочешь сказать, что знаешь, что такое воля? — улыбнулся он.
— Вы убиваете людей ради удовольствия.
— Ты так думаешь?
Его красивая белозубая улыбка смущала меня, теплая манера общения убаюкивала.
— Но ведь вы же убиваете?
— Случается.
— И невинных тоже?
Он продолжал улыбаться, и в глазах его теплился огонек.
— Никогда еще не встречал невинного человека — ни мужчины, ни женщины, ни даже ребенка. А ты, Мэллори Рингесс? Уж ты-то знаешь, что невинности на самом деле не существует. Не протестуй — я вижу по складкам у тебя на лбу, что ты это знаешь.
Я потер лоб и перешел в атаку:
— Вы поклоняетесь смерти.
— Допустим. Но скажи, пожалуйста, что значит поклоняться? Или, может быть, лучше я скажу? Дарио Красное Кольцо как-то написал стихи об этом. Прочесть тебе?
— Не надо. Ненавижу стихи.
— Это свидетельствует о душевном уродстве — но я не верю, что ты ненавидишь стихи.
— Где моя мать?
— Она ждет меня.
— Где ждет?
Он опять не ответил и показал на фреску: в туманности Ориона вспыхивали звезды, у которых первые человеческие рои создавали свои поселения.
— Красиво. А как по-твоему, чем защищена эта красота?
— Не понимаю, о чем ты.
— Что произойдет, если кто-то захочет испортить или украсть эту картину?
— Зачем же ее портить? А если кому-то вздумается ее украсть, роботы не выпустят его из музея — так я думаю.
— А если и роботов тоже испортят, в каком преступлении будет повинен наш гипотетический вор? В краже? В кощунстве? В убийстве?
— Робота убить нельзя. — Я пожал плечами, не понимая хода его мысли.
— Я рад, что ты это понимаешь, Мэллори, — робота убить нельзя.
Я сжал кулак.
— Люди — не роботы. — Он молча, с улыбкой смотрел на меня. — Ты играешь словами ради собственной выгоды.
— Ну что ж, я как-никак поэт. А ты начинаешь смотреть на вещи глазами воина. Робота убить нельзя, потому что он неживой. Роботы не могут сами себя программировать и не обладают сознанием в настоящем смысле этого слова.
Я встал и застегнул свою камелайку.
— Мне не следовало разговаривать с тобой. Не понимаю, почему Хранитель Времени позволяет вам появляться на улицах.
— Потому что Невернесс — свободный город, а свободу воина-поэта ограничивать нельзя.
— Свобода, — фыркнул я и покачал головой.
— Есть и другая причина. У твоего Хранителя Времени тоже есть свои роботические страхи, как и у всех. Почти у всех.
— Вы ему угрожаете?
— Я этого не говорил.
— Но подразумеваешь.
— Поэта надо слушать очень внимательно. — Он приложил к губам свое зеленое кольцо. — Мы говорим серебряными языками, и наши слова порой бывают многозначны.
— Я пришел сюда посмотреть картину, а не слушать кого-то.
Он с улыбкой поклонился картине и сказал:
— Тогда я буду слушать тебя, если хочешь. Расскажи мне о комнатах Соли. За приемной расположена другая, смежная — верно? Каков их размер? На сколько лестничных пролетов надо подняться?
Он задал мне еще несколько вопросов, на которые я не ответил. Он хотел знать, какую пищу Соли предпочитает, в какой позе он спит и прочие интимные вещи. Я сразу понял, что поэт вознамерился убить Соли.
— Уходи, — сказал я наконец. — Я не стану помогать тебе убивать Соли. Ни его, ни кого-либо другого.
Он поднес к своим красным губам красное воинское кольцо.
— О вашем путешествии к алалоям ходят разные истории — говорят, что тебе убивать не впервой.
— Что тебе рассказала моя мать?
— Что Соли твой отец и ты ненавидишь его, а он тебя.
Я смотрел на него, напружинив мускулы. Мне казалось, что мое чувство времени опять растягивается — успею ли я убить его до того, как он убьет меня? У него красное кольцо; пожалуй, не успею.
Он разгадал мои мысли и сказал:
— Не бойся подойти слишком близко к смерти. Не бойся умереть.
— Все живое боится умереть.
— А вот тут ты ошибаешься, — улыбнулся он. — По-настоящему живут только те существа, которые умереть не боятся.
Мои руки снова сжались в кулаки.
— Ты хочешь сказать, что люди не живут по-настоящему. Это абсурд.
— Люди — это овцы.
— Что такое «овцы»?
— Что-то вроде шегшеев, только глупее. На Старой Земле их выращивали ради шерсти и мяса, как и до сих пор выращивают на многих планетах.
— Люди — не овцы.
— Ты так думаешь? Знаешь ли ты притчу о цефике и его овцах?
На фреске взрывались звезды, закладывая начало блестящего хаоса Экстра. Я слышал голоса за дверью в галерею, но внутрь войти никто не решался.
— Хранитель Времени тоже любит притчи, — сказал я.
Давуд, видимо, воспринял это как согласие и стал рассказывать:
— Был когда-то на Утрадесе цефик, имевший большое стадо овец. Цефик был занят разработкой метапрограмм, которые, как он надеялся, должны были преодолеть его собственные, более низменные программы, и на овец у него почти не оставалось времени. Они часто уходили в лес, увязали в сугробах или просто разбегались, потому что знали, что цефику нужны их шерсть и мясо.
Я попытался измерить взглядом расстояние до двери, Давуд же продолжал:
— И однажды цефик придумал, как решить эту задачу. Он внушил своим овцам веру в бессмертие. Он убедил их, что нет ничего плохого в том, что с них
