как центры располагались в трех разных частях света, а возможности созвониться и скоординировать действия не было. Поэтому, каждый вынужден был терпеливо дождаться условленного часа.
– Ну, что ж? – Михей, наконец, сидел на скамейке в небольшом сквере под стенами телецентра Юро, смотрел на часы и беседовал сам с собою. – Надеюсь… Да, нет, я уверен, что вы сейчас делаете то же самое. Два, один… Да здравствует белый шум!
Потом он как бы неожиданно вскочил и посмотрел вверх на здание центра, где с наружной рекламы заискрило как будто от короткого замыкания. Реклама погасла, вслед за ней погасли окна, погас вестибюль и указатели подземной парковки. Михей, конечно же, поспешил в сторону прочь от здания, не переставая оглядываться.
Пелагея прибежала в штаб как смогла рано и сразу вызвала все штабы: Пест в надежде, что Глеб еще не ушел домой, и Венец.
– Глеб, ты думаешь это случайность?
– Чтобы одновременно прервалось вещание трех телецентров практически на весь день? До сих пор ведь не восстановлено! Сомневаюсь!
– Они же не в одном здании находятся?
– Насколько я знаю, даже не на одном континенте! Как минимум один точно откуда-то от вас вещает. Наверное, Кариба, судя по названию.
Подключился Венец.
– Томас, вы тоже без телевидения? Ой, привет, Рехема! – поправилась Пелагея, увидев, кто появился на дисплее.
– Томаса пока нет, – ответила Рехема. – Но у нас да! Телевидение отключено с полудня.
– У вас с полудня, значит. Ну…, – задумался Глеб, прикидывая разницу во времени. – Да. Одновременно с нами! А у вас со скольки, Лаш?
– Ночью оборвалось. Точно не знаю. Так говорят. Получается тоже одновременно с вами.
– Тогда точно не случайно, – подытожил Глеб.
– Это точно кто-то работает, – согласилась Рехема. – Вы обратили внимание, где-то раз в полгода происходит какая-нибудь неслучайность, направленная против правительства?
– Они зато хоть что-то делают, в отличие от нас, – скептически отозвалась Пелагея.
– Подожди, подожди… Тебе наскучила тишина? – возмутился Глеб комментарию Пелагеи. – Да, согласен. Мы не ведем активных действий. Но это из тех соображений, что вести их вслепую попросту неэффективно. Мы сейчас не можем достоверно отличать нас от них. Против кого мы будем вести активные действия?
– Отбой, Глеб. Согласна. Мы и так теряем периодически людей. А их мало. А если это просто правительство отключило последние каналы?
– А почему они их тогда раньше-то не отключали? – молниеносно возразила Рехема.
– Мне другое интересно, чего они хотели добиться этим? – озадаченно произнес Глеб.
– «Они» это сейчас у тебя кто? Они или все-таки ты думаешь, что это дело рук человеческих? – уточнила Пелагея.
– Я думаю, что это люди, – задумчиво произнес Глеб. – Но мне не понятна их цель.
– Снизить влияние правительства на массы? – предположила Пелагея. – Но вещание ведь все равно восстановят.
– А смысл тогда? – продолжила Рехема.
– Вот и я волнуюсь, что из-за таких бессистемных акций может усилиться контроль полиции за населением. Нам это не очень будет удобно, и, полагаю, может многое осложнить.
– Пела, это ты?
– Да, мам.
Пелагея, не спеша, распутала с шеи слегка испачканный с одного края блекло-бежевый шарф. Даже будучи новым, он не отличался выдающейся яркостью, но став поношенным и любимым шарфик стал еще нежнее. Былой его цвет сейчас мог бы казаться просто карнавальным. Пелагея магазинно свернула и положила его на трюмо, сняла пальто и аккуратней обычного усадила его на плечики, отряхнув и пригладив.
Она пришла к себе, уставшая от сложного дня, и словно пыталась сосредоточиться на этих рутинных процедурах, которые обычно делала быстро и автоматически. Мать даже успела выйти ее встретить.
– Привет, милая?
– Привет, мам.
– Что сегодня нового? – спросила мать, по обыкновению интересовавшаяся очередными прорывами и идеями.
Она как тайный советник всегда хотела быть в курсе всех событий и деталей, сказывалась старая привычка. Но раньше она не позволяла себе давать оценки, а они были всегда. Теперь же она обязательно, даже если Пелагея не хотела, делилась своим взглядом. Иногда даже подбрасывала интересные ходы.
– Сегодня? Сегодня, наконец, запустили лабораторию, – медленно ответила Пелагея, словно они эти лаборатории запускают каждый день по несколько раз.
Виолетта заметила, что дочь, отвечая ей, оставалась глубоко в своих мыслях, словно скрываясь там, чтобы не сказать лишнего.
«Это так она ответила о лаборатории, которую мечтала поднять больше года? – удивилась мать. – Еще несколько месяцев назад она весь вечер рассказывала, с каким трудом им удалось завербовать врачей».
– Лабораторию Тро…? – Виолетта попыталась вспомнить название.
– Крони, – спокойно поправила ее Пелагея. – Это та самая лаборатория нейротехнологий при медицинском центре Крони, которая свернула исследования с самого начала столкновения.
Виолетта даже вспомнила рассказы дочери, что в центре Крони попросту некому стало работать. Специалисты, пережившие деградационный период, стали ближе к людям и дальше от науки. Но врачей все равно не хватало. Кроме того, была отключена сеть, а все оборудование лаборатории управлялось от компьютеров интегрированных в нее.
Врачи, на которых вышла Пелагея, согласились инициировать восстановление лаборатории. Штаб завез несколько «заплесневелых арифмометров», так между собой они называли старинные персоналки, которые удалось найти. Они могли работать вне зависимости от наличия сети. Через них инженеры штаба развернули локальную сеть, в которой запустили всю необходимую медицинскую и научную аппаратуру. Отсутствие общей сети штабу было даже на руку, так как исключало контроль над деятельностью лаборатории извне.
Виолетта помогла дочери привести одежду в порядок.
– Где-то ты испачкалась, – суетливо сказала она, увидев следы на шарфе. – Чем это? – она принялась разглядывать.
– А что там такое? – Старательно укладывая шарф, Пелагея все-таки не заметила ничего необычного. Она тоже посмотрела на шарф. – Наверное, помада, – равнодушно произнесла она.
– Как это? – удивилась мать.
– Глаза слезились, – ответила Пелагея.
– До подбородка?
– Просто… Да и ветер сегодня сильный и прохладный, – прервала первую мысль Пелагея.
– Пел, ты устала, – поинтересовалась Виолетта, глядя на бледную, хотя и только что с улицы, дочь.
– Не столько устала, сколько… – они прошли в комнату. – Садись, мам, расскажу, – предложила Виолетта. – Сегодня разговаривала с Глебом. Дядя Ярик умер.
Виолетта на какое-то мгновение замерла, не дышала, не моргала, даже не думала. Только взгляд медленно сполз с лица дочери и остановился на окне, вчитываясь в толщу воздуха перед собой. Ничего за окном она сейчас не видела. Потом она так же медленно вдохнула, словно делая это потяжелевшими глазами, и спокойно выдохнула.
– Ну, вот, – сорвалось с губ. И через паузу: – Таких людей единицы.
Виолетта почему-то мгновенно припомнила себе все, что мог бы припомнить ей Ярик, но так и не сделал этого. Её память вдруг озвучила ей
