А пришельцы появились только утром. Они принесли с собой сверток, напоминавший большой спальный мешок. Вынув из него белое прозрачное пластиковое полотнище, они деловито упаковали койку с лежащим на ней мертвым телом Куки в большой овальный кокон. Закончив, они молча развернулись и по одному стали возвращаться на свою половину.
— Подождите! — окликнул последнего пришельца Тухин. — А когда вы будете нас лечить?
Пришелец обернулся и смерил Тухина равнодушным взглядом сверху вниз.
— Лечить? — донесся из динамика размеренный голос. — Это пока не входит в условия эксперимента. Вы должны гордиться, что можете послужить великой Империи. Благодаря вам, мы движем вперед науку.
Звонко щелкнула мембрана, и они снова остались одни. Потрясенный Тухин обхватил голову и опустился на чужую койку.
— Я не верю! — простонал он. — Не верю!
Тыльная сторона его ладоней была словно покрыта крупными веснушками, однако все уже знали, что это означало в действительности.
— Будьте вы все прокляты! — закричал вдруг Млиско. — Вот вам ваша наука!
Подцепив краешек повязки у себя на руке, он с треском сорвал ее с себя и бросил на пол. Через полминуты та же участь постигла и повязку под коленом. Даксель, тоже стащивший повязку со своей руки, стал помогать Млиско, сдирая с его спины покрытую мельчайшими крючочками ленту, цеплявшуюся за мохнатую подложку словно репейник.
— Немедленно остановитесь! — прозвучал сухой голос из динамика. — Верните датчики на место!
— Это еще почему?! — крикнул Млиско.
Не дожидаясь, пока Даксель полностью освободит его торс, он вскочил с койки и занес ногу над валявшимися на полу повязками.
— Если вы сорвете эксперимент, мы будем вынуждены повторить его над другой группой, — раздался усиленный автоматическим переводчиком голос пришельца. — И поскольку вы потеряете для нас ценность, для нас не будет смысла испытывать на вас действие вакцины.
— Он врет, не так ли?! — прошептал Даксель. — Им нельзя верить!
Млиско заколебался. Наконец он нагнулся, поднял с пола повязку и стал неуклюже напяливать ее обратно себе на руку. Эргемар помог ему обтянуть второй повязкой руку и поправить ленту на груди. Даксель выжидал не меньше минуты, но увидев, что его никто не поддерживает, сдался.
— Очень хорошо, — прокомментировал голос из динамика. — Но если вы и дальше будете препятствовать наблюдениям, эксперимент будет прекращен.
— Проклятье! — процедил сквозь зубы Млиско. — Они слишком крепко взяли нас за горло.
Даксель безучастно сидел, опустив руки. Он казался сломленным, но все же заставил себя встать, чтобы принести воды одному из больных.
Внутри пластикового аквариума зависло отчаяние, перемешанное с безумными надеждами. В этот день больных стало уже больше чем здоровых. Рустен, ни на кого не обращая внимания, словно застыл, крепко обнимая Тихи. На ее руках, обвившихся вокруг его шеи, темнели неправильной формы ржавые пятна. Тухин неподвижно лежал ничком, закрыв лицо руками. Ржавчина распространялась по нему с неимоверной быстротой. Темные кляксы росли прямо на глазах, все ближе подползая к локтям и коленям.
Первым сорвался Грувец – невысокий молчаливый молодой венсенец, который целыми днями неподвижно просиживал на своей койке, лихорадочно нажимая кнопки и укладывая в ряды цветные кубики. Он внезапно отбросил пустую кружку, из которой только что напоил другого больного, и, словно взбесившийся бык, с кулаками набросился на прозрачную стену. Нечленораздельно крича, он исступленно колотил ее, пинал и, ломая ногти, пытался разорвать полог, но только все больше съезжал вниз, пока не оказался лежащим на полу. Пришельцы, работавшие снаружи, равнодушно посмотрели на него и вернулись к своим занятиям.
Диль Адарис опустился на корточки перед поникшим Грувецом, осторожно помог ему подняться и, будто маленького мальчика, повел за руку к койке. У Адариса тоже началась ржавчина, мелкие темные пятна усеивали его руки до самых локтей, но инженер словно не замечал их. Казалось, он успевал быть везде, помогая лежачим больным и подбадривая остальных. Он постоянно что-то сбивчиво говорил на смеси чинетского и баргандского, мучительно пытаясь протолкнуть свои мысли сквозь узкое горлышко чужого языка и сердясь, что ему не хватает слов.
Хенна, некоторое время наблюдала за страданиями Адариса, а затем тихо подошла и встала рядом, и Эргемар впервые увидел работу квалифицированного переводчика-синхрониста. Адарис проникновенно говорил по-чинетски короткими рублеными предложениями, а как только он замолкал, его слова тут же подхватывала Хенна, повторяя ту же фразу по-картайски и воспроизводя при этом даже нужную интонацию.
— О чем он говорит? — шепотом спросил Эргемар у Дакселя.
— Не бойтесь смерти, — повторил Даксель по-баргандски. — Для тех, кто верует в Бога, это не конец, а новое начало истинной жизни. Полюбите Его, раскройте перед Ним свое сердце, и Единый примет вас в свои объятия и не оставит вас в миг кончины вашего существования в этом мире.
Адарис говорил довольно долго, но затем Хенна начала спотыкаться, делать паузы, подыскивая правильное слово, а затем и вовсе смолкла, бессильно разведя руками.
— Вы устали? — спросил ее Эргемар. — Знаете, я никогда не думал, что у переводчиков такая трудная работа.
— На серьезных переговорах и конференциях мы обычно сменяемся через каждые пятнадцать минут, — согласилась Хенна. — Синхронный перевод очень изматывает. Но сейчас мне просто не хватило слов. Моя тема – финансы, о них я знаю все и могу переводить любой профессиональный разговор, а вот в религии я не очень сильна.
— А о чем он говорил еще? — поинтересовался Эргемар.
Хенна горько усмехнулась.
— Что для того чтобы спастись, нужно просто верить в Бога. Когда придет беда, проси Его о помощи, и он поможет…
Небеса оставались глухими к их мольбам. Ночью скончались еще шестеро человек – все, кто заболел на день позже Куки. Последней, уже утром, отошла Стана. Она умирала тяжело и страшно – все ее тело с головы до ног приобрело ржаво-коричневый цвет, густые темные волосы посерели и выпадали целыми прядями, кожа на руках и ногах растрескалась как рассохшаяся земля. Несколько раз Стана приходила в себя, просила пить, жаловалась на жар и боль во всем теле, а затем снова теряла сознание. Пришельцы, снова появившиеся в их аквариуме, бесстрастно смотрели на ее агонию, а когда она стихла, вытянувшись на мокрых простынях, деловито закатали ее койку в белый пластик.
— Как мерзко все это выглядит, — брезгливо сказал Даксель. — Словно коконы каких-то гигантских гусениц.
— А вдруг это и в самом деле коконы?! — вдруг пришло в голову Эргемару. — И потом из них что-то вылупится!
— Что вылупится?!
— Какое-то чудовище, как в кино!
Дакселя передернуло.
— Вот придет же тебе в голову! По мне, так лучше простая честная смерть, чем такое уродство!
Эргемар кивнул. За всю ночь он не сомкнул глаз и чувствовал себя очень уставшим. Едва добравшись до своей койки, он буквально рухнул на нее и погрузился в тяжелый сон, наполненный кошмарами. А когда проснулся через несколько часов, заметил на своих руках рыжие пятнышки.
Это открытие потрясло Эргемара. Он ждал этого уже несколько дней, но все равно продолжал надеяться, что болезнь не тронет его. Больше этой надежды не было. Смерть, промахнувшаяся в Граниде и на зеленой лужайке возле корабля пришельцев, все же настигла его, оставив ржавые следы своих когтей.
Эргемар понимал, что он обречен, но не мог в это поверить. Он пока не испытывал никаких неприятных ощущений и чувствовал себя вполне здоровым, насколько это возможно в такой обстановке. Рыжие пятнышки на его руках не зудели, ничем не выделялись на ощупь и почти ничем не напоминали о себе… пока.
И все же, это был конец – отложенный, а поэтому еще более ужасный. Эргемара охватили страх и дикая тоска. Ему хотелось зарыться лицом в подушку, бить кулаками по спинке койки и изо всех сил кричать "Нет!!!", словно это могло что-то изменить.
Страх перед близким небытием лишал его последних сил. Бездна, в которую он никогда не стремился заглядывать, вдруг разверзлась у него под ногами. "Смерть – это не конец существования", — повторял он про себя эту фразу, словно заклинание. Он вспоминал прочитанную в какой-то газете статью, где описывались ощущения людей, переживших клиническую смерть, напряженно думал о других мирах, в которые могла бы попасть его душа после гибели, в этот момент ему страстно хотелось верить всем религиям мира. Эргемар молил Единого о том, чтобы он в действительности существовал, шептал про себя имя светлого бога Гланиуса, жаждал, чтобы популярный среди моряков и летчиков культ Пути оказался истинным. Вечный Полет в компании таких же, как он, людей неба, совершающих бесконечное странствование по беспредельному миру, был бы не худшим вариантом потустороннего существования…
