с легкой руки сеньоры Сэбелы Риарио де Руис. Ее лепка покорила воображение той части человечества, которая обременена чувством прекрасного.
Простое керамическое тесто – мало пригодный для скульптуры материал – в ее руках раскрылось само, раскрыло ее сердце, а затем и сердца миллионов людей. Искренние сюжеты в сочетании с неподражаемым стилем и искусной работой всего за каких-то четыре года довели ее до выставок в главных столичных галереях. При этом Сэбела Риарио не оставила себе ни единой монеты, заработанной на аукционах своих работ, хотя в долларовых ценах троились нули после двузначных цифр.
– Я почти всю жизнь прожила в домике с двумя окнами и клумбой, – говорила она, отмахиваясь от журналистов морщинистой рукой. – Разве мне теперь нужно что-то еще?
В год юбилейной тысячной выставки Сэбела Риарио была удостоена чести открывать праздник. Она открыла его словами:
– Хочу, чтобы эти цветы стали продолжением океанов, которые придают нашей планете такой мирный голубой цвет.
С этими словами она опустилась на землю и посадила маленький кустик примулы с нежно сиреневыми цветами. А ее двухлетний внук Паскуаль полил нежное растение и своей детской бутылочки. Уже на следующий год на поле Трех надежд была целая клумба, дрожащая сиреневым цветом.
Само поле, ставшее всемирно известным, было открыто в конце двадцатых годов по инициативе Международного Союза Охраны Природы. И в день открытия были высажены более ста видов примулы, в том числе и редких.
Но в этом году в сценарии торжеств были предусмотрены некоторые сюрпризы, о которых, правда, не знали организаторы праздника. Чести завершить мероприятия своей речью был удостоен известнейший актер Саверио Перолла, который уже будучи на пике карьеры, решил снять серию фильмов об охоте на диких животных. Киноленты пропагандировали отказ от этой забавы.
Когда дирижабль оторвал свои мощи от земли и медленно проплывал над площадью Трех надежд, расположенной в центре поля Трех надежд и заполненной людьми, Саверио стоял один на сцене в носовой части корабля. Микрофон в его руке взорвался. Взрыв был очень мощным: несчастному Саверио оторвало руку и, как впоследствии сообщалось в прессе, он скончался в больнице. Дирижабль был тоже сильно поврежден. Его еле удалось посадить недалеко от поля, но где не было такого скопления людей. Оторванная рука Саверио упала вниз.
Происшествие постарались замять, и сделали это качественно. В считанные дни ликвидировали все обсуждения и, естественно, не допустили никакой информации в средствах массовой информации. Все видели только те кадры, которые вылетели в прямой эфир.
Но хотя ног в мире в два раза больше, чем голов, не нашлось по грязному носку на каждый рот. Очевидцы тайком проговаривались, что рука-то не была окровавленной. И вообще не была похожей на оторванную живую человеческую.
Открыто, однако, свидетельствовать люди боялись, поминая подобные случаи времен начала столкновения.
Колет и Пелагея обсуждали способы прощупывания людей на предмет, стоит ли их вовлекать в работу Примулы, как это сделать тонко и, не раскрывая ничего лишнего. Нейт Браннекен пялился в экран микроскопа, производя замеры на снимках различных образцов, и иногда на правах медика позволял себе соглашаться с доводами Колет. Когда Колет вышла, Нейт не удержался, чтобы поделиться своими остатками памяти от тех событий, когда он был предметом подобных обсуждений.
– Пашала, как же здорово вы меня тогда поймали! – признался Браннекен.
Пелагея посмотрела на Нейта, пытаясь сообразить о чем это он. По ее лицу Нейт прочитал, что она, конечно же, не поняла его. Но Пелагея не стала сдаваться и пошла в наступление.
– И не только тогда!
– Как не только? – возмутился Нейт. – А когда еще?
– Вот! Только что! – звонко засмеялась она. – А ты про когда говоришь?
– Вот паразитка! Я-то про тот день, когда вы с Нейлом меня в центре проверяли. Я тогда пригрозился позвать охрану, а ты сказала, что я этого не сделаю, потому что не знаю, кто они.
– Ааа. Вон ты про что. А ты, наверное, сегодня их проверил?! – догадалась Пелагея.
– Первым делом, как только пришел в центр! Полгода ждал, с самого момента, как Глеб сообщил, что они придумали способ. И тут получается либо детектор не работает, либо… Но все охранники – люди! Регистратура, веришь ли, тоже.
– Регистратуру мы тоже проверили. Тогда не было детекторов, но и без крови тоже обошлось. Когда я от нее потребовала вызвать тебя и Тревора, она побледнела.
– Кровь отхлынула.
– Ну, видимо, да. Так, значит, ты говоришь, их в центре нет. А главный?
– Человек! – с некоторым удивлением ответил Нейт.
Пелагея немного задумалась.
– Видимо, в том числе и поэтому нам так легко удалось продавить расконсервирование лаборатории. Давайте, пока не будем делать окончательных выводов и расслабляться. Честно говоря, я тоже весь день ждала неожиданной встречи. Но так ни разу меня эта штуковина и не ужалила!
– Я сегодня весь день здесь был, в штабе. Здесь тоже тишина, как на фабрике телевизоров, – отвлекся от своей работы Орест. Он говорил несколько вальяжно. – Но чтобы убедиться, что детектор работает, я ашных два раза включал запись. Сразу жалит, собака такая!
– Кстати, на одной из таких никому не нужных фабрик сейчас собираются наши детекторы. Хорошо, что телевизоры и прочая подобная техника теперь мало, кому нужна, и брошенных фабрик много. Глеб пробовал подобраться, наверное, к нескольким десяткам таких. Не так-то это просто! И все-таки! Пока не будем делать окончательных выводов о том, работает детектор или нет, и расслабляться, – повторила Пелагея. – Мы только вчера их получили. Это первые образцы.
– Палаш, а вы знали, что они люди? Охранники?
– Мы об этом не думали, но сомневались в них так же, как и в тебе. Скажи-ка, как дела с нашей новой технологией? Я смотрю, наши нейропсихологи с программистами сидят практически безвылазно в штабе.
– Говорят, типа, работают для вас, – добавил Орест. – Не подойди к ним, сразу орут, мол, не отвлекай. О, блин, говорю, ща как отрублю сетку вам.
– Я те отрублю, – цыкнула на него Пелагея. – Хорош баять-то, дай спросить у человека.
– С ними больше Тревор общается, – продолжил Браннекен. – Я больше занимаюсь биологической частью. Но без правильной логической и программной начинки ничего не выйдет. На самом деле нужно заниматься этим более плотно. А так… И нас мало, и психологов. Программистов хоть пока хватает. Насколько я знаю, ребята многое пишут на свое усмотрение. А потом работы будет еще больше.
– Ничего! Чем меньше народу, тем меньше потери информации! Это факт! – отметил Орест. – Лаша, заметь, замечание по делу!
– Не
