Теперь "длинитель" предстояло как следует удлинить.
Для чего служили две специальные муфты с резьбой. Но Василиса вместо того, чтобы просто покрутить их, начала дергать едва выступающие рыльца "длинителя" и трясти его, как молодую черешню. В общем, дело не шло.
К счастью, появился дядя Толя.
Бывалый пилот поднялся по кормовой аппарели. Он опирался на самодельные, смастеренные специально для побега костыли, и десять метров аппарели дались ему нелегко.
– Привет, юнга, – сказал он мрачно, обращаясь к Василисе.
Причина мрачности была очень простой: дядя Толя уже сутки не пил, чтобы случайно не запороть сложнейший старт из положения "носом в луже".
– Здравия желаю, товарищ эскадр-капитан! – Василиса запомнила такое обращение, когда смотрела сериал про московитский военно-космический флот. Оно ей очень нравилось.
– Эскадр-капитан? – мрачно улыбнулся дядя Толя. – Это я, что ли? Тогда где, еттицкая сила, моя эскадра?
Но характер у Василисы был легкий и отзывчивый. Она совсем не обиделась и ответила:
– Да будет у вас эскадра! Сама к вам придет! Я уверена! – ее глаза сияли.
В умелых руках дяди Толи железка из сверхлегкого металла, названная Василисой "длинителем", быстро превратилась в то, что требовалось. А именно – в легкую четырехметровую штангу, которая обладала, несмотря на свою телескопичность, завидной жесткостью.
"Длинитель" дядя Толя оставил себе. А Василисе дал специально принесенную с собой жердь, вырезанную из орешника.
Орудуя этими штуками, они взялись выковыривать из маневровых дюз забитые селянами чопы.
Как и опасался дядя Толя, дело не спорилось.
В итоге провозились гораздо дольше, чем рассчитывали – до полуночи – а все равно полностью освободить удалось лишь четыре кормовых дюзы и две носовых. В оставшихся четырех удалось только пробить тонкие каналы.
Дядя Толя хотел верить, что и каналов этих хватит, чтобы стравливать реактивную струю на малой тяге. А к тому времени, когда дело дойдет до полной тяги, чопы полностью выгорят, чай не металлокерамика.
– Вот же судьбина у меня! – Пожаловалась дяде Толя Василиса, утирая с висков горячий пот. – Кабы знала, что мне эти чопы растреклятые своими же руками выковыривать, уж я бы их наматывала посвободней, и клей берегла. Охохонюшки...
– А у меня судьбина не лучше, – подпел ей дядя Толя. – Взять хоть последнее мое приключение. Когда к Свену в банду шел, думал, на пару недель. Бабла подрублю – и краями... А вышло так, что жизнью из-за этих головорезов едва не поплатился!
Дядя Толя занял, естественно, место первого пилота. То есть передний ложемент по левому борту.
Василисе же он великодушно разрешил разместиться на месте второго пилота – по правому борту, тоже в переднем ложементе.
Он бы с большим удовольствием отсадил девчонку назад, на место штурмана или бортинженера, но для неподготовленного человека, да еще без качественного противоперегрузочного скафандра, это были слишком некомфортные места. "Еще уписается, лесная нимфа..."
– Ну, с Богом! – прочувствованно воскликнул дядя Толя и, как показалось Василисе, в одно мгновение переключил дюжины две тумблеров на главной панели управления. И еще полтора десятка на дополнительной приборной доске слева. И еще пяток где-то далеко внизу справа.
Мудреная авионика ожила. Оранжевым, зеленым и голубым светом засияли десятки приборных шкал и мониторов.
Еще несколько щелчков – и под аккомпанемент загудевшей турбины вспомогательной силовой установки заныли-запричитали тракты охлаждения реактора, а также помпы дейтерий-тритиевого фабрикатора.
– И как мы будем взлетать? – бодро спросила Василиса.
Ей вполне доставало ума, чтобы понимать: "Кассиопея" флуггер тяжеленный, будет нелегко выковырять его из отмели, в которую он въехал носом, как опившийся зелья бедолага. Большинство профессиональных пилотов на месте дяди Толи скривились бы и процедили сквозь зубы "Не мешай". Но пилот неожиданно охотно дал Василисе развернутый ответ.
– А вот это, егоза, мне самому интересно! – усмехнулся он. – По летному наставлению я не могу взлетать с такой планеты, как ваш Таргитай, без пробега. Почему? Потому, милая, что тяги всех моих нижних движков не хватает. Значит, я должен гнать машину взлетной полосой по-самолетному, чтобы, едрить ее через вентилятор, появилась аэродинамическая подъемная сила от плоскостей... То есть от крыльев, по-вашему.
Говоря так, дядя Толя краем глаза проследил за закрытием кормовой аппарели и обеих пилотских дверей. Затем он с замиранием сердца (бывалый пилот почему-то был уверен, что сейчас обязательно что-то сломается, просто по закону подлости!) дождался, пока ноющие сервоприводы не выкатят на полную длину все закрылки и предкрылки.
– Но взлетка-то у меня, Василиса, за кормой! Я на нее еще стать как-то должен! На полгоризонта развернуться! Поэтому что?
– Я не знаю – что, – робко проблеяла Василиса.
– Еще бы! Конечно, не знаешь! А узнаешь, только когда окончишь академию Гражданского Космического Флота! – с торжественностью конферансье провозгласил дядя Толя и продолжил уже будничным тоном:
– Поэтому я сейчас должен наплевать на летное наставление. И для начала выжать из днищевой группы дюз такую подъемную силу, чтобы чисто реактивной тягой, безо всякой аэродинамики, вытащить наш воз из болота и переставить его на эту, прости господи, взлетку.
– Поняла только про "вытащить воз", – честно призналась Василиса. Она, никогда не летавшая даже на авиетке, в предвкушении полета дрожала как осиновый лист.
– Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать! – ухмыльнулся дядя Толя. И, понимая что тянуть дальше некуда, что тут либо пан, либо пропал, дал тягу на все десять днищевых дюз.
Из-за того, что в четырех из них еще оставались чопы, тягу следовало бы дозировать плавно и подержать на самой малой для начала минутки две-три.
Будь под ними пенобетон нормального космодрома, дядя Толя так и сделал бы, конечно.
Но проклятущий песок и ненадежный гравелит под ним не позволяли ему такой роскоши.
Слишком легко было здесь нарыть реактивным выхлопом такой котлован, в который "Кассиопея" ухнула бы, как в карстовую пещеру на ином планетоиде (с дядей Толей, тогда еще молодым вторым пилотом Толиком Хариным, был такой случай).
В итоге тягу пришлось довести до сорока процентов уже на десятой секунде, а до ста процентов – на семнадцатой.
С точки зрения Василисы, это выглядело так, словно вокруг "Кассиопеи" поднялась пыльная буря, которая очень быстро превратилась в ревущий огненный ураган. Это струи горячих газов, отражаясь от отмели и перемешиваясь с раскаленным, плавящимся песком, облизывали "Кассиопею" по бортам, как чугунок в печке.
