Осталось неизвестным, какую пользу извлек Прим Палвер — сам великий Прим Палвер — из встречи с молодым еще не достигшем тридцати лет Колом Бенджомом. Кол Бенджом пришел к Приму Палверу поговорить о возможных направлениях работы с Первым Сообществом. Кола Бенджома в дальнейшем признали крупнейшим теоретиком после Селдона. Бенджом никогда не рассказывал об этой беседе, но в конце концов он стал двадцать первым Первым Спикером. Некоторые даже считали, что на самом деле следовало ставить в заслугу великие достижения администрации Палвера ему.
Щандесу было любопытно, что скажет Гендибал. Обычно настойчивые юнцы, впервые столкнувшись с Первым Спикером, в первой же фразе выпаливали все, что заготовили к этой беседе. Хотя, конечно, они просили об этой драгоценной аудиенции не для пустяков. Если Первый Спикер находил их легкомысленными, можно было считать погубленной всю дальнейшую карьеру.
Через четыре часа Гендибал стоял перед Первым Спикером. Молодой человек не нервничал, он спокойно ждал, пока заговорит Шандес.
Шандес сказал:
— Вы, Спикер, просили частной аудиенции по важному вопросу. Сформулируйте, пожалуйста, кратко ваше дело.
И Гендибал спокойно, как будто говорил о сегодняшнем обеде, произнес:
— Первый Спикер, План Селдона — бессмыслица.
18
Стор Гендибал всегда, сколько себя помнил, знал о своей ценности и необычности. Когда ему было всего десять лет, агент Второго Сообщества отметил его выдающиеся способности, и его взяли на учебу.
В учебе он делал необыкновенные успехи, причем особенно увлекся психоисторией, так же плавно и естественно, как космический корабль увлекается гравитационным полем. Психоистория притягивала его, он всерьез изучал селдонские работы по первоисточникам в том возрасте, когда его сверстники корпели над дифференциальными уравнениями.
В пятнадцать лет он поступил в Транторский Галактический Университет (бывший Транторский Университет).
На собеседовании его спросили, какие цели он ставит перед собой, и он твердо ответил: «Стать Первым Спикером до того, как мне исполнится сорок пять лет».
Он точно знал, что кресло Первого Спикера так или иначе ему гарантировано, а достойной целью, к которой следовало стремиться, считал получение этого кресла в молодости. Сам Прим Палвер занял эту должность в сорок два года.
Когда Гендибал сделал это заявление на собеседовании, у экзаменатора изменилось выражение лица, а Гендибал уже достаточно был знаком с психоязыком, так что вполне мог истолковать эту перемену. Он точно знал, как будто экзаменатор объявил это, что в его личном деле будет записано, что он — трудный случай.
Что ж, конечно!
Гендибал и хотел быть трудным случаем.
Теперь ему было тридцать лет (и через два месяца исполнялся тридцать один), а он уже стал членом Стола Спикеров. У него оставалось еще девять лет, чтобы стать Первым Спикером, и он был уверен в успехе.
Эта беседа с Первым Спикером была решающей для Гендибала, и он готовился к тому, чтобы произвести нужное впечатление; впрочем, психоязыком он владел настолько, что на его шлифовку усилий тратить не приходилось.
Когда два Спикера Второго Сообщества общаются друг с другом, их язык не похож ни на какой другой в Галактике. Это язык слов, быстрых жестов, передачи ментальных движений, картин и еще чего-то.
Посторонний практически ничего бы не услышал, а Спикеры за короткое время обменялись бы мыслями и сведениями, которых не смог бы понять и пересказать никто, кроме них.
Язык Спикеров давал преимущество в скорости и утонченности, но зато не позволял утаить, что думал говорящий о своем собеседнике.
А Гендибал думал о Первом Спикере, что этот человек миновал свой ментальный расцвет. Гендибал считал, что Первый Спикер не ждет кризиса, не готов к кризису и не сможет справиться с кризисом, если кризис наступит.
При всем своем обаянии Шандес был из тех, кто ведет к поражению.
Все это Гендибал должен был скрыть не только в выражении лица, жестах и словах, но и в мыслях. Но как добиться, чтобы Первый Спикер ничего не учуял, Гендибал не знал.
Гендибал чувствовал также, что за демонстративным радушием и дружелюбием Шандес прячет снисходительность и ехидство. Поэтому он постарался, насколько смог, укрепить свою ментальную систему, чтобы не выдать ответного раздражения.
Первый Спикер откинулся на спинку кресла. Ноги на стол он не положил, но смешал самоуверенность с неофициальным дружелюбием в такой пропорции, чтобы Гендибал не подумал, будто произвел эффект своим заявлением.
Гендибала не пригласили сесть и этим ограничили возможность скрыть неуверенность в себе, очевидно, это было сделано нарочно.
— План Селдона бессмыслица? — сказал Шандес. — Примечательное заявление! Вы давно смотрели Прим-радиант, Спикер Гендибал?
— Я его часто изучаю, Первый Спикер, для меня это не только обязанность, но и удовольствие.
— Хотя это маловероятно, но может быть, вы изучаете только те его части, которые подпадают под ваш надзор? Может быть, вы смотрите его в микромасштабе — там систему уравнений, там цепочку преобразований? Это, конечно, необходимо, но я всегда считал полезным упражнением время от времени обозревать весь общий ход. Изучение Прим-радианта акр за акром — обязанность, а видеть его целиком — это вдохновляет. Сказать по правде, Спикер, я давно его не смотрел. Не присоединитесь ли ко мне?
Гендибал не стал затягивать паузу. Придется смотреть с Первым Спикером Прим-радиант, и надо это сделать любезно и легко или не делать вообще.
— Это для меня большая честь и удовольствие, Первый Спикер.
И Первый Спикер нажал на рычажок сбоку стола. Такое устройство было в кабинете каждого Спикера, и кабинет Гендибала ни в чем не уступал кабинету Первого Спикера. Второе Сообщество придерживалось принципа равных прав для всех его членов, по крайней мере, во внешних проявлениях. И единственное официальное отличие Первого Спикера было выражено в его титуле — он всегда говорил первым.
После того, как Шандес нажал на рычаг, в комнате стало темно, потом установился серебристый полусвет, две стены засветились бледно-кремовым светом, потом стали ярче и белее и, наконец, на них появились уравнения, напечатанные так мелко, что их было трудно прочесть.
— Если вы не возражаете, — сказал Первый Спикер, ясно давая понять, что не потерпит никаких возражений, — мы уменьшим увеличение, чтобы увидеть как можно больше одновременно.
Аккуратно напечатанные значки истончились до волосяных линий — стали крохотными закорючками на жемчужном поле.
