Тогда пришлось закопать Дрофу.
Я полагаю, потому, что ее все уважали — какой смысл проделывать это с тем, кого не жалко — те силы, что насылают дождь, нельзя обмануть, а сейчас они и вовсе стали беспощадными.
В сухой земле вырыли яму — начали рыть на рассвете, а закончили только к вечеру, потому что каменистая спекшаяся земля поддавалась с трудом. На следующее утро, чтобы небо видело, ее подвели к яме — она едва передвигалась на отекших ногах; к тому времени мало кто мог свободно двигаться, особенно из старших, и, опустив ее туда, засыпали сухой землей — лишь голова торчала наружу. Солнце поднималось все выше, и от Закатной скалы несло нестерпимым зловонием; зеленые мухи облепили крохотные трупики, которые так и не убрали. Остальные женщины уселись вокруг ямы и стали громко выть — они выли, обращая лица к небу, может, если оно отказывается смотреть на нас, то, по крайней мере, услышит.
Так они выли целый день, до позднего вечера и под конец совсем охрипли — их резкие пронзительные голоса теперь походили на крики чаек, что порой залетали сюда, заносимые благословенными ветрами с моря.
Когда последние полосы заката погасли в раскаленном небе, они разошлись — скорее, расползлись, оставив Дрофу в одиночестве. Я не в счет — я спряталась за грудой камней у входа в Дом, но, даже если кто и заметил, прогонять меня не стали. Настоящая, полная ночь так и не наступила — на всем, на сухой траве, на камнях лежал багровый отсвет дальнего пожара, и я могла видеть, как она осталась там — ее голова торчала из земли, как чудовищный гриб-дождевик и даже отсюда было заметно, что за день она совсем поседела.
Я понимала, что все делается так, как должно, но что-то меня грызло; Звездные Люди такого не одобрили бы, подумалось мне, впрочем, кто знает, как бы они себя повели и какие странные обряды исполняли бы, если бы вода ушла от них совсем — как от нас сейчас. „Но все равно, — подумала я, — все равно они, должно быть, нашли бы какой-нибудь другой выход“.
Хранителю все еще выделяли его воду — потому что какой же Дом без своего Хранителя, — но ее можно было бы вычерпать двумя горстями, а моя порция была и того меньше, но я-то не провела на палящем солнце целый день; я старалась не выпить всю воду, но все равно того, что осталось, получилось от силы на глоток. Тем не менее, я взяла кружку и спустилась к Закатной скале.
Ветра не было, и в тишине я услышала тяжелое прерывистое дыхание. Может, она уже умирает? Мне было страшно, но я подошла ближе и сказала:
— Матушка!
Мне пришлось окликнуть ее еще раз; в темноте нельзя было разглядеть открыты или закрыты у нее глаза, но она меня услышала, потому что ее дыхание сбилось. Она что-то простонала, и тогда я вновь сказала:
— Я принесла воду.
И поднесла кружку ей к губам.
Тогда она проговорила:
— Нет.
И попыталась подбородком оттолкнуть кружку, но она была слабее мышонка.
— Неужели небо не простит тебя за один-единственный глоток воды?
Она вновь заговорила, на этот раз более отчетливо:
— Убирайся.
Тогда я попробовала влить в нее воду, но она лишь сжала губы.
Она была права, не я — небо нельзя обманывать, но вдруг, подумала я, вдруг тем силам, что насылают дождь, и впрямь все равно, что происходит внизу? Нет ничего кроме людей, говорили когда-то Звездные, все остальное — просто цепь никаких событий…
Но как следует задуматься над этим у меня не было времени — Дрофа вновь начала хрипеть, и я обернулась в ту сторону, где зарево на краю земли имело иной, более мягкий оттенок.
Пешком, да еще ночью, я раньше ни за что не решилась бы передвигаться, но тут просто повернулась и начала спускаться вниз; камни осыпались у меня под ногами.
Обычно в это время года, да еще ночью, степь кишит жизнью и в траве полным-полно всяческой мелочи — полевки и суслики, а порою попадается кое-кто и покрупней — лисы выходят на ночную охоту, а иногда и волки, но сейчас в степи было пусто, как зимой — разве что цикады орали так, что в ушах звенело. Больше всего я боялась не волков и даже не людей, хотя на деле это и было самое страшное — боялась попасть в полосу огня; если бы ветер дул, как все предыдущие дни, мне пришлось бы туго, но ветра не было. Тропинки здесь не проложены — Звездным с их мобилями они ни к чему, а наши больше туда не ездили; земля здесь была неровная, изрытая оврагами, но я помнила дорогу не хуже этой их летающей лодки,
К становищу Звездных я подошла глухой ночью, когда на землю ложится самая тьма, но сейчас ее отогнал красноватый отблеск дальних пожаров; поселение пришельцев, взгромоздившееся на верхушку холма было видно издалека. Впервые я увидела его ночью — оно спряталось за своими стенами, и от него по-прежнему исходил негромкий гул, словно там, скрытое от чужих глаз, дремало огромное живое существо. Я помнила, что ворота тут с южной стороны и подошла к ним, но сейчас они были закрыты — вот об этом-то я не подумала. Их и различить в этом полумраке было трудно — стена казалась сплошной.
Я подобрала с земли камень и начала колотить им по стенке ограды — оказалось, шума от этого почти никакого, стена поглощала удары; но, наверное, что-то все же произошло, потому что я услышала, как совсем рядом со мной что-то взвыло, да так внезапно, что я бросила камень и отскочила. Оно все продолжало выть, потом начало затихать, и я опять взялась за дело. Теперь вой стал громче, на гребне стены загорелись красные огоньки, потом, неожиданно, ограда раздвинулась, совсем не там, где я ожидала, и в освещенном проеме показалась человеческая фигура.
Этого Звездного Человека я не знала; его лицо, освещенное багровыми отсветами дальнего пожара показалось мне таким чужим, словно он и впрямь пришел из другого мира, но отступать было уже поздно. Какое-то время он удивленно смотрел на меня, потом произнес:
— Вот это да! Откуда ты, прелестное дитя? Похоже было, что в голосе его звучала насмешка, но мне было не до того. Я сказала:
— Мне нужен ваш старший.
Он ответил:
— Надо же! Вот так, ни с того ни с сего, посреди ночи? Но у нас нет старших, знаешь ли. Может, тебе подойдет еще кто-нибудь?
— Тогда позовите Улисса или Диану.
— А, — сказал он, — я тебя знаю. Ты приходила сюда учиться, да? Ну что же, пошли.
Мы вошли в ворота — вокруг было светлее, чем снаружи — свет лился с верхушек шестов, тянущихся вдоль ограды с внутренней стороны, но Дома были совсем темными — они окружали меня, молчаливые, точно курганы в степи.
Он повел меня знакомой дорогой — я уже бывала раньше в этом Доме, но сейчас, ночью, все казалось не таким, как раньше. Наконец я очутилась все в той же учебной комнате — сейчас тут было пусто, огни, вспыхнувшие, чуть только я переступила порог, горели приглушенно и комната показалась мне незнакомой — и меньше, чем я ее помнила.
