— Да-да, я вас понимаю. Я думаю, что данный сюжет…
Я весёленький солдатик оловянный,
Я смеюсь и улыбаюсь постоянно.
Я шагаю в никуда,
Надо мной горит звезда,
Но звезда от ёлки светит как-то странно.
А вокруг — леса, поля, как на обложке.
Нарисованные люди, тигры, кошки.
Зелень чистая травы
И окружность головы,
Для реальности неровная немножко.
А за кромкою листа — пустая бездна.
Там рыдают голоса куском железным.
Там смеётся пустота,
Там идёт другая — та,
Звать её сюда, конечно, бесполезно.
Я весёленький солдатик из бумаги,
И улыбка в пол-лица полна отваги.
А за краем — только вой,
Я забыла голос свой,
Я рисунок стёртый на куске бумаги.
Звёзды жёлтые на чёрном-чёрном небе.
Косы русые на мягком-мягком хлебе.
Где-то нарисован бой,
С нарисованной стрелой
Мчится воин,
Не заботясь о ночлеге.
Я на плоскости листа иду неслышно.
Эта песенка проста — её не слышат.
А за мной несётся вой,
С нарисованной косой
Ходит следом смерть —
И дышит, дышит, дышит…
Крик.
Ти-хо…
— Так о чём это мы?
Крик.
Ти-хо, вам же сказали…
— О формализации сюжета, коллега.
Крик.
— Послушайте, да что у меня всё время пищит в ухе?
— Думаю, это давление. У меня есть таблетка.
Опалённые цветы, чёрные, чёрные — пепел лохмьями по земле.
Заревые зарницы в пол-неба.
Чёрная тропинка в чащу.
Обгорелые ветки.
Мёртвая земля.
Сквозь излом ветвей — горит в небе звезда.
У неё багровый взгляд, у неё оскал хищного зверя.
Она притягивает глаза, она забирает душу.
В лесу полумрак. Там вечно полумрак — будто поздней осенью, в поздний вечер.
Горит окошко вдали.
Тропинка к дому.
Под лучами злой звезды возвращаюсь к себе.
Один, оставшийся на земле.
Я открываю дверь.
Кто-то встретит?
— Так вот, оригинальность данной концепции…
Осколки багровых пиков, привкус серы на губах — лето. Дороги тьмы привели нас сюда, в край, где чёрными хлопьями на землю падает снег.
Дороги чёрных дней, багровых бликов на земле — лето. Дороги побега в бесконечный тоннель, в овраг — в небытиё.
Дороги чёрных лент, багровые всполохи в мозгу и в небе — лето. Лето, перевёрнутое кверху дном — гулким ведром, накрывшим мир и успокоившим совесть.
Багровые дороги небытия — лето. Привкус асфальта на губах, бесконечная, тошнотная жара с рыжим полыхающим небом, с безвоздушьем вокруг, в самой сердцевине земли — рыжие небеса, перевёрнутые пики, ржавое солнце — лето — лиловый отблеск на твоём лице…
Рыжие пики гор — лето, лето опрокинутого мира, зубастых дорог, щёлкающих челюстями провалов — бездна, откуда тянутся тошнотные струи мглы…
Озверевший оскал дорог, безногая судьба — лето — пики гор, встающие на пути — и бездна бездн, заполняющая сердце.
Лето. Пора смерти. Пора разлагающихся трупов, больной, медленной крови — пора тоски.
Лето. Опустошённая душа моя.
— Экзистенциональные поиски…
Никто не слышит?
Не надо.
Я когда-то существовало. Давно. За серыми лохмами шуршащего звуками пространства. Клочки бытия. Серый туман. Полуразвоплощение.
За серой изоляционной ватой двигаются существа. За туманами иногда проступает. Не такие, как я. Сгусток сознания в пространственном бытии. Другие. Абрисы фигур. Слова. Жесты. Прошло невообразимо долгое время, прежде чем я научилось их различать.
Они меня не слышат. Не ощущают. У них есть то, что защищает их сильней, чем слой изоляционной ваты. Их тело. Их страх. Они боятся всего, что пахнет неизвестностью. А в большинстве случаев просто глухие.
Но я есть. Я когда-то существовало. Не помню, когда. Памяти нет. Туман. Я знаю лишь, что я это я. Без зрения. Без слуха. Без осязания. Безо всего. Серый туман, вата — всего лишь термины, которыми я пытаюсь обозначить инобытиё. Назвал — значит определил. Отделил. Выделил из тумана. Какая бессмысленная игра.
Я когда-то было. Я есть сейчас. Мороком среди тьмы. Чуть более плотным комком среди вечных сумерек. Без дна. Без верха. Без пространственных стен. Безо всего.
Всё, что во мне осталось — моя злоба. Моя воля, перелившаяся в злость. Давний запал, о котором не помню ничего. Моё желание выжить — зацепилось за непримиримый порыв. Я не помню, почему. Я знаю, что поклялось остаться.
Вата трансформируется в туман. Баю-бай. Подкрадывается развоплощение. Лапками, лапками. В сон, сон… В разлёт, в… Размазаться по плоскости, не существовать…
Как и твои предки.
Почему эта фраза вызывает во мне импульс к бытию. Я концентрируюсь, я снова отделяю себя от всевсасывающей пустоты. Я существую. Я жду. Я жду.
… взгляд, движение, глаза в глаза.
— Здравствуй.
Болью под веками, огнём в глаза — жизнь.
Тело корчится в спазме боли — есть.
Вокруг крики, всё трясётся и трещит — существует.
Взрыв, ещё взрыв, кровь из горла, зашкалил, разорвался, выжег чувства болевой цветок.
Ярость. Боль. Смех. Бой. Встать. Немедленно. Ты… можешь…
Так же, как бой. Так же, как путь, когда нельзя идти. Дышать. Двигать конечностями. Каждое движение боль. Глоток воздуха — всхрип. В голове бьётся — шар. Багровый кровяной шар, в стенки черепа, рвёт сосуды. Снаружи — давит. Сильнее, сильней. Тяжесть, плита на хребте. Сжимаются тиски по бокам. Медленно вдавливаются в щёки. Невозможно дышать. Невозможно ползти. Воздух не проходит в гортань, выходит наружу кровавым плевком. Невозможно. Но… там. За спиной. Тишина. Опадает серый пепел. Крошится душа.
Там.
Какое наслаждение. Через силу дышать, через проклятья ползти. Двигать лбом стену. Судорога мышц, к чёрту боль. К чёрту. Вы говорите про усталость? Я знаю эту усталость. И то, к чему приводит согласие на неё. Остановиться. Скользнуть. Исчезнуть.
Я иду. Ползу. Двигаюсь на локтях. Я рву дыхание. Боль. Тошноту. Перекорёженность жизни. Давит. Давит сильней. Я рыдаю — нет сил на вдох. Из глотки — крик, из глаз — слёзы. Я рыдаю, я ползу. Через рвущую голову черную усталость — боль. Смеюсь. Кричу. Плачу. Прочь. От этой. Прекрасной. Мягкой. Удобной. Тихо манящей гавани. Вечности и покоя.
Смерть.
Только позволь. Поддаться. Упасть. В обморок. От боли.
Смерть.
Как хорошо — жить. Просто.
