Вскрикнул Яр, разорвался металл, я ощутил — словно волной накатил тяжелый прилив — смрад и ужас, сбивший все мысли в отчаянный коктейль. Повернувшись, увидел, как один за другим Яр посылает арбалетные болты в проем, из которого тянутся бардовые с черными разводами конечности, похожие на сплющенные щупальца.
Сатринг встал с другой стороны от меня, взялся за раму и теперь глядел, словно подбадривая. Он был готов создать напряжение в металле, чтобы мне было проще разрушить механизм.
— Давай, — одними губами прошептал глава Школы. — Не подведи, как никогда не подводил. Иначе будет все равно.
Он ведь прав, — отстраняя страх, удушливыми волнами накатывающий из-за перегородок, подумал я, — пока мы существуем, смерти нет, а когда она придет, нас уже не станет.
В ушах зазвенело, и в создание вплыли какие-то образы, я вспомнил снежную Эгиду и то, забытое ощущение, когда искусственная личность Контролера, существующая независимо от меня, пришла на выручку. Я прочувствовал каждой клеткой отстраненное безразличие, которое ощущал, доходя до границы возможностей; то самое чувство, позволяющее заставить тело совершать невозможное. Впервые за долгие годы оно пришло, когда я позвал, под действием страха ли или боязни смерти, оно выползло и покорно вытекло из руки, ударив в стену. При этом я отчетливо расслышал, как что-то хрустнуло в предплечье. Казалось, я ударил кулаком в крипичную стену, хотя прикоснулся к металлу двумя пальцами. Боль растеклась по всему телу и я потерял нить происходящего, разглядывая плывущие перед глазами черные точки. Меня кто-то дернул, что-то кричал Яр, Сатринг принялся заталкивать меня в узкую щель между стеной и я повалился на пол, но уже в рубке ККЧП. Упал неудачно, придавив сломанную руку, вскрикнул. С трудом перевернулся.
Яр и Сатринг старательно толкали дверь, пытаясь закрыться от пролезших внутрь конечностей. Одна из бардовых щупалец обвила ногу Яра, и я видел, как боевой костюм защиты под этим прикосновением шипит, слегка дымясь, и оплывает. Пошатываясь, я поднялся, подобрал меч Сатринга, оказавшийся вместе со мной на полу, и, размахнувшись, одним движением срезал все отростки. Противный, тяжелый звук на пределе слышимости резанул барабанные перепонки — тварь отлично чувствовала боль — и дверь захлопнулась. Яр, нагнувшись, сдернул петлю обрубленной конечности с ноги, но ткань скафандра продолжала плавиться. К тому же, задымилась перчатка. Сатринг, так и не отпускающий рамы двери, оглянулся и сказал быстро:
— Снимай, или до костей разъест.
Тверского уговаривать не пришлось, он быстро сдернул с себя расплавляющийся костюм и подскочил ко мне:
— Информаторий давай…
Я повернулся к хорошо знакомой консоли управления ККЧП. Под главным пультом была приветливо отодвинута блокирующая пластина и зияли темными провалами два процессорных гнезда. Два! И никак иначе. Наша встреча с Сатрингом была определена, даже если бы кто-то из нас попал на ККЧП в одиночку, это ничего бы не изменило — корабль не оживет без обоих процессоров. Странно, я столько знал о Черной Птице, но о подобном даже не подозревал.
— Дай свой тоже, — попросил я, заметив, как содрогнулось тело Сатригнга, вцепившегося в дверь. Видимо, водоросль взялась дергать за раму с другой стороны. — Нужны оба, иначе не выйдет.
— Да? — Сатринг изучающее поглядел на меня, поняв, так же как и я, иронию сложившейся ситуации, потом кивнул: — В кармане мешочек.
Яр доставал сам — я едва держался на ногах. Ощущение были очень нехорошие, как будто температура сорок один, а ты только что пробежал пару километров. Нет ни сил, ни желания, ноги ватные, в ушах звенит и кажется, что вот-вот потеряешь сознание. Очень опасная в таких случаях апатия советует просто улечься на пол и дать надорванному телу отдохнуть, и только разум кричит: не смей. Осталось совсем немного.
— Пошли, — увидев, как Яр взял в руки информаторий, кивнул я. — По моей команде на счет три вставляй в гнездо. Раз, два, три.
Диски ушли в пазы, на панели забегали разноцветные огоньки, зажглись тестовые индикаторы. Развернулись обзорные экраны, по ним побежали ряды символов, которые мне были непонятны. Они падали снизу вверх и казались нескончаемыми.
Windows new century, — с остервенелым отчаянием подумал я, — загрузка еще быстрее, производительность еще выше…
Додумать не успел. Вся рубка дернулась — это водоросль, не терпя неудач, сдавила нас со всех сторон разом. В это же мгновение корабль вздрогнул, словно просыпаясь, по коридорам разнесся ужасающий вой тревоги. Так ККЧП оповещал, что на борту чужие. Я повернулся. С перекошенным от напряжения лицом, Сатринг удерживал дверь, но между переборкой и краем уже появился зазор, в который просунулись десятки тонких отростков. Они отжимали дверь, и Сатринг медленно съезжал по полу, хотя ногами не переступал.
Яр бросился было помогать, но его усилие вроде бы ничего не изменили. Теперь они отползали оба. На негнущихся ногах я подошел и снова срубил отростки, но на этот раз водоросль не отпустила и хватку не ослабила. В щель метнулись еще ленты, одна пролетела у меня перед глазами, заставив озвереть. Если она попадет мне по лицу, это что же, опять пластическую операцию делать?
Я извернулся, обрубил все, что было в пределах видимости, гадая, через сколько минут ККЧП запустит системы безопасности. Сирена все выла, и вдруг я через щель увидел огненный смерч, летящий по коридору. Переборки, закрытые нами, распахивались, и огненная волна замкнутого взрыва, заполняла собой пространство. Ужасающее зрелище и еще более ужасающее наполнение. Корабль распрыскивал высоко горючий аэрозоль, горящий с высокими температурами. Эта вспышка не могла повредить стенам, потому что прогорала моментально, а все поверхности корабля были обработана специальным составом, способным отклонять горение в течение пяти секунд. Зато незащищенные объекты в этом адском пламени сгорали моментально… оставаясь на стенах выгоревшими силуэтами.
— Закрывай! — заорал я, потому что аэрозоль прекрасно проникал во все щели и, не имея возможности налечь на дверь, налег на Тверского. Яр издал сдавленный хрип, но дверь захлопнулась. Сирена утихла. Наступила потрясающая, полная тишина, в которой было слышно, как стучит сердце Яра и тяжело дышит Сатринг.
— Все? — спросил глава Школы растеряно.
Я отошел, грузно уселся на пол у стены, баюкая сломанную руку. Сколько ломал кости — ни с чем несравнимо, гораздо хуже рваных или колотых ран. Организм отзывается тяжелее, тут же появляется слабость. От сломанных костей и ушибов легче потерять сознание, чем от любой другой травмы.
