занималась на тренажерах всю ночь.
Морозов же, наоборот, был гладко выбрит, прилежно одет и свеж, как огурчик. Он насвистывал бравурную мелодию из старой новостной программы и мазал плавленый сыр на печенье. Еще три ржаных пластинки парили над столом – лакомство готовили из особого теста, чтобы не крошилось и не вредило приборам. Борис печенье очень любил и ел только по важным случаям, тем самым как бы намекая, что вчерашняя проблема решена и можно дальше грезить о мировой славе. Михальчук же на завтрак не пришла, как и Титов. Звать их никто не собирался – трапезничать порознь правила не запрещали.
– Доброе утро, – Карина постаралась выдержать спокойный тон. – Смотрел отчет? Я сбросила на терминал.
– Нет, – с издевкой ответил командир и хрустнул закуской. – А должен?
– Там точные прогнозы. Мы должны возвращаться, иначе Аня может погибнуть.
Майор отрешенно пожал плечами.
– Как и любой из нас. При подлете. При посадке. На пути домой. Знаешь, сколько наших погибло за все время? Кто не рискует, тот не идет в космонавты.
– Борь, я все понимаю, – Казарина шумно выдохнула и зажмурилась. – Но как же ребенок? Он-то в отряд не записывался.
– Нет еще никакого ребенка, – в голосе мужчины все четче проступали раздражение и неприязнь. – Есть только зародыш. И неизвестно, что из него в итоге вырастет. И вырастет ли вообще. Вдруг Аня ошиблась? Мало ли от чего бывают задержки. А если через неделю эмбрион погибнет? Ворочать туда-сюда никакого топлива не хватит.
– А если все-таки выживет? – с надеждой произнесла женщина, точно речь шла о собственном младенце. – Но умрет позже, став чем-то большим, чем просто сгусток клеток. Хоть представляешь, что будет, когда мир об этом узнает? Когда по всем газетам затрубят, что русские погубили ребенка ради того, чтобы первыми воткнуть флаг? Нас не простят, Боря. Нас проклянут. И никогда не назовут героями.
– Вот поэтому, – Морозов вперил в собеседницу уничтожающий взгляд, – мы сделаем все, чтобы сохранить эту маленькую тайну. И не позволим единственному недоразумению разрушить наши жизни и пошатнуть престиж России.
– Да что ты заладил с этим престижем?! – Казарина и сама стала закипать от непрошибаемой бесчувственности начальника. – Ну, проиграли мы Луну – и что, все умерли?
– Смотря как посудить. Той страны, что билась с янки за спутник, вскоре не стало. Может, это просто совпадение, – Морозов большим пальцем подбросил печенье к потолку, точно монетку. – А может, нет. Лично я проверять не хочу. И не собираюсь войти в учебники как трус и паникер, опозоривший Родину из-за какой-то зиготы! Поэтому настоятельно советую не рубить сгоряча. Пройдет неделька-другая – и там видно будет, стоит ли беспокоиться, или же проблема высосана из пальца.
***
Позавтракав в гордом одиночестве, майор направился в командный отсек – помещение в половину кубрика с массивным выгнутым дугой пультом перед обзорными иллюминаторами. Сразу за ними находился шлюз, ведущий в похожий на грушу спускаемый модуль. Низ «груши» занимал иссиня-черный керамический экран – защита от перегрева в плотных слоях. А верх – стыковочный порт с кольцами парашютов, крайне полезных в разреженной, но все же атмосфере Марса.
Из отсека предстояло следить как за посадкой, так и за последующим взлетом, поэтому здесь находилось одно из немногих кресел, чтобы оператор случайно не отлетел от приборной панели в самый ответственный момент. Комбинезон крепился к сиденью банальными липучками, надежно фиксируя марсонавта и в то же время позволяя встать при первой необходимости.
Морозов это кресло очень любил, хотя до выхода корабля на орбиту в нем не было никакого смысла. И все же оно давало почувствовать себя если не царем на троне, то, по крайней мере, высоким начальником. И прежде чем включить микрофон внутренней связи, Борис поудобнее уселся, потянулся и хрустнул пальцами.
– Аня, загляни в пультовую. Есть разговор.
Михальчук явилась почти сразу. Во всем, что не касалось неприятных сюрпризов, к ней не придраться. Спокойная, точная, исполнительная – прямая противоположность лихому и непомерно смелому Титову. Девушка-пай, рядом жиган и хулиган… Да уж, стоило догадаться об этой парочке пораньше. Прозорливость – незаменимая черта вожака.
– Звали, Борис Федорович? – робко пролепетала инженер, зависнув у люка.
– Звал, звал, – Морозов выдавил кривую улыбку. – Да не трясись так, ругать не буду. И за прошлый раз извини – не стоило тогда орать. Но сама понимаешь, такие новости…
– Простите, – она отвела взгляд и заправила за ухо короткий медно-рыжий локон.
– Я вот о чем хочу спросить, – майор выдержал паузу, присматриваясь к подчиненной, как следователь – к преступнику. – Хоть это и личное, но я должен знать обо всем, что происходит на борту. Во избежание всяких… эксцессов. Понимаешь?
– Д-да, Борис Федорович, – если бы Аня могла, то провалилась бы сквозь пол прямо в вакуум.
– Отлично, – мужчина снова помолчал, наслаждаясь безраздельной властью и чужим страхом. – Тогда скажи, как давно у вас все началось?
– Еще в центре подготовки, – на скулах выступили алые пятнышки не больше ногтя размером – краснеть в невесомости не так-то просто из-за оттока крови. – Мы встречаемся около года. Разумеется, тайком.
– Ведь если бы об отношениях узнали, то не взяли бы вас в полет, – Борис ухмыльнулся, про себя радуясь тому, как легко удалось раскусить девчонку.
– Да.
– И как, в этот раз все серьезно? – в голосе скользнула едва скрываемая ирония. – Или ты – очередная подружка нашего бравого летуна?
– Нет! – Михальчук вскинула голову. – Мы любим друг друга! И поженимся сразу, как вернемся.
– Что же, – мужчина с недоверием хмыкнул. – Тогда могу лишь порадоваться за Титова. Наконец-то он остепенился и взялся за ум, а то совсем пропал бы парень.
– Вы это о чем? – несмотря на старания, инженер не совладала с тревожным любопытством.
– А он тебе не рассказывал? Ну да, таким обычно перед мужиками хвастают… В общем, Захар такой же первоклассный пилот, как и бабник. Ни одной юбки раньше не пропускал. И порой влипал в серьезные неприятности из-за слишком частых и не слишком разборчивых романов. Его чуть не отстранили – причем дважды, но тогда все нюансы удалось замять. Хорошо, что теперь эта морока в прошлом.
– Я… – Михальчук окончательно растерялась, – ни о чем таком не слышала.
– Потому что ты – единственный гражданский спец на борту. И поступила в центр прямиком из аспирантуры МГУ. Мы же из немного других буковок – ВКС, а служилый люд все о своих знает… Да ты не бери в голову, – он махнул рукой и откинулся на спинку. – Кто по молодости не чудил? Себя вспоминаю – уши от стыда горят! Просто
