— Я бы хотел выразить вам свои соболезнования по поводу гибели вашего товарища лейтенанта Злочева, — сказал Ферван. — Он умер благочестиво. Его останки возложены на вершину дахмы рядом с прахом трех бойцов моей роты.
Предупреждая наши реплики, Гладкий отчеканил — холодно и безупречно вежливо:
— Благодарим за участие, капитан. Это честь для нас. (Будто бы в самом деле для кого-то имело значение — обойдутся ли с обугленными костями Злочева по конкордианским обычаям или нет!)
— Но я пришел не только ради этого, — продолжал Ферван. — Я бы хотел знать, кого Злочев считал своим ближайшим другом. У пехлеванов есть такой обычай: утешать лучшего друга погибшего. И я хотел бы сделать этому человеку… скажем так, подарок.
Что-то в этих словах было особенное. Не сказать — угроза. А скорее обещание больших неожиданностей и, возможно, неприятностей. В бараке сразу дохнуло холодком, будто Ферван высыпал нам под ноги два ведра колотого льда.
Не знаю уж кто как, но я это сразу почувствовал.
Мы начали переглядываться, полувопросительно задирая брови.
«Ты со Злочевым дружил?» — «Да как посмотреть… А ты?» — «Не то чтобы очень, перекидывались парой фраз». — «Вот и я», — примерно в таком ключе проходили наши безмолвные диалоги.
Настоящих друзей у Злочева не было. Однако признавать этот факт вслух никто не спешил.
Ферван ждал, испытующе на нас поглядывая.
Первым не выдержал простодушный Ходеманн.
— Разве Злочев имел друзья? — спросил он, пожав плечами.
Стоило прозвучать фразе Ходеманна, как мне стало горько и больно. Правда это была, но… но не та, которую следует сообщать врагу. Если русский офицер находится в плену в обществе других русских офицеров — он должен автоматически считаться не только их коллегой, не только боевым товарищем, но и другом.
И если лейтенант истекал кровью у меня на руках, значит…
— Как это не было? — возмутился я. — Я со Злочевым дружил! Но никаких подарков мне не надо!
— Не надо? Хорошо. — Ферван кивнул. — В любом случае, Александр, попрошу вас на пару слов.
Не дожидаясь моего ответа, Ферван повернулся и вышел из барака.
Я помедлил.
— Идите, Саша, — кивнул каперанг Гладкий. — Я думаю, нет оснований игнорировать приглашение старшего по званию.
И я вышел.
На улице было еще совсем темно. Ферван ждал меня, удалившись от барака шагов на десять.
— Почему-то я не сомневался, Александр, что назоветесь именно вы. — Он улыбнулся. — Я рад.
— А я — нет, — неучтиво буркнул я. — Честно говоря, не могу даже представить себе, зачем вам понадобился.
— Вы ведь, наверное, догадываетесь, что лейтенант Злочев фактически погиб в бою?
— Догадываюсь.
— Так вот: я считаю, что, если ваш друг пал от руки врага, вы имеете право знать, кем был этот враг.
— Пожалуй… да, — сказал я уже более приязненно. Фервану нельзя было отказать в благородстве, чего уж там…
— А один раз увидеть лучше, чем сто раз услышать, ведь так? — Пехлеван улыбнулся.
— Так.
— Ну и отлично. Я предлагаю вам совершить небольшую вертолетную прогулку. С начальством лагеря я утряс все формальности, у майора Шапура принципиальных возражений нет. А у вас?
«А что мне терять?» — подумал я.
Вылетали еще затемно. Ферван лично занял пилотское кресло, а меня посадил рядом с собой, на рабочее место оператора-наблюдателя.
В центральный отсек залезли четыре егеря — эскорт. Не знаю, чего Ферван опасался больше — моего побега или вынужденной посадки на враждебной территории. Думаю, как и всякий предусмотрительный профессионал войны, — всего сразу и нападения всадников Апокалипсиса в придачу.
Хотя снаружи вертолет не производил впечатления суперсовременной машины, звукоизоляция оказалась на высоте. Мы с Ферваном могли спокойно разговаривать, не прибегая к услугам шлемофонов.
Собственно, шлемы мы вообще сняли — на борту вертолета было жарковато. Ферван принялся горячо извиняться передо мной по этому чепуховому поводу. Дескать, машина только что прошла капитальную модернизацию, а новый климат-контроль не настраивается, хоть плачь! Вы уж не обессудьте, Александр! Такая она, эта техника!
Подумаешь, климат-контроль. Типично клонские заезды: им кажется, если у них что-то не работает, значит, они вели себя недостаточно праведно и прилежно, плохо соблюдали наказы Родины и в итоге опозорились на весь мир. Будто бы миру есть дело до бракованной платы в клонском кондиционере…
— Ничего страшного, Ферван. В моем истребителе когда-то барахлило зажигание. Перед каждым взлетом техник с факелом под маршевые дюзы лазил, чтобы, значит, все зажглось как следует.
К чести Фервана, юмор он понял. Посмеялись.
— Да и кому он нужен, климат-контроль! Я смотрю, у вас тут такое наворочено!
Я был искренен. Куда более полезной, чем кондиционер, и притом вполне исправной аппаратурой, вертолет был нашпигован под завязку. Пестрому разнообразию его приборных панелей позавидовал бы и полноценный аэрокосмический аппарат. Флуггер то есть.
Впрочем, чему удивляться? Эта машина служила одновременно и разведчиком, и летающим командным пунктом. С нее можно было управлять всеми бойцами, вертолетами и огневыми средствами роты. Видеть их глазами и слышать их ушами!
От моих комплиментов Ферван сразу же расцвел.
— На этой планете иначе нельзя! Кроме обычных средств обнаружения, вертолет оснащен специальными детекторами аномалий… Вот взгляните-ка на мой экран… можете, впрочем, на свой, там все дублируется… Сейчас появилось красное пятнышко, видите?
Я видел. На обзорном экране, по которому ползла расписанная значками и пометками карта местности, впереди по курсу замигала маленькая красная клякса.
— Это гравимагнитный осциллятор, грос, — пояснил Ферван. — Сейчас, на время Прилива, их мощность значительно возросла, и гросы могут представлять опасность даже дня вертолетов, летящих на порядочной высоте. Автопилот его обойдет.
Действительно, через несколько секунд машина с едва заметным креном приняла вправо.
— А желтые пятна?
— Озера с жидким натрием. Здесь встречается редкая аномалия — наложение такого озера на грос. Тогда каждые полминуты в воздух взлетает громадный столб натрия. Очень красиво!
Я для проформы поцокал языком. Хотя на самом деле сообщение Фервана не произвело на меня особого впечатления.
С жидким натрием? Чудо чудное? Да хоть с порошкообразным гелием! Для человека с исправными мозгами достаточно одной игры в «ложки», чтобы понять: Глагол — место не для тех, кто молится на школьный учебник физики.
