Повинуясь Фервану, вертолет повернул влево, клюнул носом и нырнул в каньон.
Весь маневр занял пару секунд. Не успел я бросить «А может, не надо?», как мы уже мчались над самой водой, сметая с камней полчища дремлющих «стрекоз».
Турбины трудились на совесть. От их рева теперь не спасала и звукоизоляция.
На экранах заднего обзора поднялись тучи квазинасекомой гнуси вперемежку с водяной пылью, выбитой из Стикса воздушным потоком от винтов.
С пугающей быстротой на нас набегали красные скалы. Вот-вот врежемся! Но опытный летун Ферван с ювелирной точностью сдвигал стик на полпальца, и мы, разминувшись со скалой на те же, казалось, полпальца, благополучно повторяли очередную излучину реки. Я закусил губу — только бы не запросить у Фервана пощады!
Мне ли, истребителю, соколу занебесья, альбатросу звездоземья, бояться скорости?
Не мне!
Что значат какие-то пятьсот километров в час, если флуггер даже в плотных слоях атмосферы может дать пять-семь чисел Маха? В сравнении с этим пятьсот кэмэ — семечки!
Да я в Академии пикировал из открытого космоса прямиком на цель с высоты в сотню километров!
Да я в лунных цирках фигурял!
Зенитки «Атур-Гушнаспа» с дерьмом лопал!
Но надо ли говорить, что настоящий флуггер не пошел бы впритирку над рекой, в теснине между двумя скальными стенами? Меня же учили на аэрокосмического пилота! Моя профессия — крылатая молния, а не винтокрылый подметальщик!
Ферван — тот веселился вовсю. По-моему, он всю эту «воздушную прогулку» ради того и затеял, чтобы полихачить в свое удовольствие. А пообщаться с лейтенантом Пушкиным — это уже дело шестнадцатое.
Через пару минут мне удалось расслабиться. Лихие повороты примелькались. Стало ясно, что Ферван не самоубийца и все маневры выполняет с основательным запасом по дальности — просто у меня нет привычки к тесному визуальному контакту с ландшафтом.
Увы, страх сменился чувством куда худшим — горечью. Ферван — при деле, работает по основной профессии, летает, людей убивает. Моя родная эскадрилья — тоже летает. Риши, если верить Фервану, — и та на своем месте, пусть без капитанских звездочек.
Одни мы бедные, одни мы злосчастные — пленники Клона, узники проклятой планеты Глагол. Да лучше бы они нас на каторжные работы отправили, в каменоломни, на рудники! На любое бессмысленное дело! Канаву откапывать, канаву закапывать… Было бы хоть за что клонов ненавидеть! А так мумифицируемся мы тут заживо, нравственно просвещенные…
Хотя бы разок полетать на родном «Горыныче» или «Дюрандале»… Хорошая машина «Дюрандаль», зря старички асы бухтели… Да я бы на любое старье сейчас согласился! А то и на штурмовик, даже на «Гриф», заторможенный истребитель барража…
Увидеть звезды, почувствовать настоящие, полновесные шесть g на разгоне…
Не знаю, сколько бы еще я себя жалел, но тут мы влетели в Муть.
Видимость упала метров до пяти. Единственным, что различалось на большей дальности, были столбы обманчиво нежного салатного свечения. Один такой столб стремительно вырос перед нами прямо по курсу…
Я об этой дряни как-то совсем позабыл, поэтому в первый момент испугался — ничего же не видно, сейчас ка-ак долбанемся!
Но вертолет был оснащен аппаратурой для эксклюзивных условий Глагола не просто хорошо. Он был оснащен великолепно!
Автоматически включились ноктовизоры, а на ноктовизорах, в свою очередь, активировались специальные фильтры. Остекление кабины мигнуло и из обычного оптического режима перешло в эмулирующий. То есть заработало как ансамбль дополнительных экранов, на которых можно было видеть ландшафт почти так же четко, как если бы никакой Мути не было.
Слыхал я о таких стеклах, но их даже на наших боевых флуггерах массово пока что не используют. А у клонов — на тебе, пожалуйста… Я-то еще голову ломал, как можно вести войну на планете, где громадные участки местности переложены слоями вечного тумана. Пришел к выводу, что единственная возможность — использовать внешнюю прозрачность Мути. Развешивать над полем боя кучу летательных аппаратов, которые будут снабжать информацией действующие внутри аномальных слоев подразделения либо самостоятельно гвоздить по обнаруженным целям сверху.
Но оказалось, клоны и Муть фильтровать научились… Ох, влетела эта планета Великой Конкордии в копеечку!
Каким ни был Ферван лихим вертолетчиком, а скорость все-таки сбросил. Турбины прижухли, ротор перешел на деликатное «чок-чок-чок».
— Видите, наши энтли не зря свой хлеб едят, — наставительно сказал Ферван. — Эта проклятая планета бросила вызов их изобретательности, но они не оплошали.
— Молодцы энтли, — признал я. — Но, наверное, все эти уловки приносят какие-то плоды? Хитроумные изобретения, детекторы аномалий, фильтры — это же чистое искусство ради искусства! Какой в них смысл, если на нормальной планете с нормальными физическими условиями они превращаются в хлам?
— Смысл… — буркнул Ферван.
Похоже, мой вопрос застал его врасплох, но через секунду он преобразился.
Ферван перевел вертолет в режим висения и, повернувшись ко мне всем корпусом, спросил:
— Скажите, Александр, вы действительно хотите знать?
— Хочу.
«Ведь ради этого погиб Злочев», — следовало бы прибавить, но я оставил довесок насчет покойного лейтенанта при себе.
— Запомните эту минуту, Александр. Потому что с нее начнется, быть может, самый важный час в вашей жизни, — торжественно провозгласил Ферван.
И вместо того чтобы пуститься в дальнейшие разъяснения, он не глядя посадил вертолет.
«А местность он знает как свои пять пальцев», — отметил я.
— Выходим, — сказал Ферван, нахлобучивая шлем. — Кстати, наденьте и вы, иначе уши болеть будут.
Не дожидаясь моей реакции, он отстегнул ремни и распахнул дверь кабины.
С тихим хлопком ворвался забортный воздух, показавшийся сухим и прохладным. На барабанные перепонки навалилось повышенное давление.
«Как бы не две атмосферы», — подумал я, вспоминая свой опыт дайвинга. По субъективным ощущениям в этом слое Мути давление было как под водой на глубине в пятнадцать-двадцать метров.
Я поспешно засунул голову в лакированную стальную сферу.
— Вот здесь, — показал на своем шлеме Ферван, — нужно нажать, чтобы привести давление в норму… Смелее, не взорвется!
Вслед за нами из вертолета высыпали автоматчики.
Хорошие они были ребята — молчаливые, как камни. Даже самый дисциплинированный наш осназ скорее всего начал бы трепаться, перешучиваться с командиром и вообще — разминаться. Но эти только молча поглядели на Фервана и, не получив от него дополнительных указаний, разошлись, обеспечивая охрану вертолета с четырех сторон света.
